женщина вступала в агнатное родство со своим мужем только потому, что он приобретал власть над ней не как супруг, а как отец, и она становилась его дочерью (filiæ loco) и фиктивной сестрой своих собственных детей. На основании той же отеческой власти и раб был членом семейства, подобным сыну; в известных случаях он мог быть даже наследником своего господина. После падения материнского права и для утверждения отеческой власти такая организация семейства была настоятельной необходимостью. «Если бы, – говорит Мэн, – люди считались родственниками родни своей матери, – как это было в эпоху материнства, – то вышло бы, что одно лицо должно подчиняться двум разным отеческим властям. И пока семейство было государством в государстве, пока оно управлялось своими собственными институциями, источником которых был отец, до тех пор ограничение родства пределами агнатства было необходимо во избежание столкновений законов на домашнем форуме». В объединенной посредством отеческой власти семье царило полное тождество индивидуумов, все домочадцы составляли одно юридическое лицо, полным представителем которого служил отец. Семейная корпорация считалась бессмертной, и путем наследства отец передавал своему преемнику не только всю совокупность своих прав и обязанностей (universitas juris), но даже поручал ему быть выразителем и продолжателем своих нравственных принципов. Как у всех народов, так и у римлян наследство было тесным образом связано с домашним культом. Во времена глубокой древности, в так называемый пеласгический период, греки хоронили покойников в своих жилищах. То же было и в Риме, где погребение умерших в домах запрещено было только законодательством XII таблиц. Таким образом, умерший домовладыка, сокрытый в доме, продолжал жить в семействе и влиять на него. Из домовладыки-человека он превращался в домовладыку-бога, становился
ларом[8]. И после, когда грубые понятия народа о загробной жизни изменились, превратились в более одухотворенные, когда покойников стали погребать вне дома или сжигать, их тени все-таки продолжали жить в своем прежнем доме, где им устраивалась особая капелла или ларариум. Лары оставались такими же абсолютными владыками семьи, какими они были при своей жизни. Как в доисторический период отцы становились иногда людоедами и пожирали своих детей, как впоследствии отец имел право жизни и смерти над сыном или дочерью, так в древности гнев или голод покойного предка, лара, для своего утоления и для безопасности семьи, требовал человеческой жизни, и кровь детей часто обагряла домашние алтари римлян. Это происходило чаще всего в тех случаях, когда известное семейство переходило в новое жилище, вторгалось во владения не своего родного, а чужого лара; у последнего и у главы переселившегося семейства возникало столкновение прав и интересов, лар требовал отступного, и отец семьи приносил ему в жертву своего ребенка. С течением времени, когда значительно смягчилась и действительная отеческая власть, культ лар принял
