– Принеси-ка чего-нибудь еще…
Слуга ушел, а нищий, коротая минуты ожидания и в предвкушении предстоящего блаженства, стал разглядывать висевший в простенке натюрморт. Сиял янтарным огнем хрустальный бокал с вином, лежал на серебряном блюде молочный поросенок с пучком петрушки во рту, яблоки, горой возвышавшиеся в вазе, хотелось тут же съесть, и при виде всего этого изобилия философ почувствовал голодные рези в желудке.
Слуга задерживался.
Муки голода усиливались.
Философу казалось, что даже в самые скудные времена, когда на помойках можно было найти разве что подохших от голода крыс, он не испытывал ничего подобного…
– Хлеба! Ради Бога, хлеба! – закричал он страшным голосом, вцепившись пальцами в закапанную соусами и подливками скатерть, и впился зубами в собственные руки…
Когда слуга вернулся с уставленным всевозможной снедью подносом в столовую, он обнаружил, что его новый хозяин мертв.
– Я всегда говорил, что обжорство до добра не доведет, – философски заметил он, ставя поднос перед мертвецом.
Ему и в голову не могло придти, что философ умер от голода…
– … и на том на острове, вдали от мира, дивная есть страна, прозваньем Белозерье… – рассказывал, опираясь на дорожный посох, невысокий плешивый мужичок с козлиной бородкой, и стоявшие кружком слушатели внимали ему, раскрыв рты. – Там с чужих трудов никто не живет. Каждый работает на обчество в меру сил, а от обчества получает за то все, что надобно ему для жизни.
– Так и у нас в общине не хуже, верно, мужики?
– Да у вас-то над общиной барин! Вы спину гнете с утра до ночи, а как были голытьбой, так голытьбой и подохнете! А в Белозерье-то бар нету! Кто не желает честно работать, того в кандалы – и на рудник! И все, что каждый имеет, делится по справедливости, то есть поровну.
– Ну ты, брат, не скажи! Вот возьмем, к примеру, меня и Антипку. Я капли в рот не беру, он кажный день в стельку напивается. Я целый день в поле, Антипка – если не в кабаке, то в луже. Теперь, значит, собрали урожай: я – тыщу пудов пшеницы, Антипка – пять кулей ржи. И вот обчество стало делить. Я не пью, не гуляю, избу сам срубил, – стало быть, мне много не надо. А Антипке кажный день надо в кабак, да строить избу надумал, да жена, да детки, – стало быть, обчество решило, что надо дать Антипке впятеро супротив меня. Это как же, а? На хрен не надо мне такой справедливости! – сказал Трофим.
– Да Антипка же свой, родной, подневольный мужик! Может, он с горя пьет? Барин – вот настоящий кровосос! Это он довел Антипку до жизни такой! А в Белозерье бар нету! Там все промеж собой равны, и богатеев нет совсем!
– Эко диво! – усмехнулся Трофим в бороду. – Вот кабы бедных не было!
– Ладно, помолчи, дай послушать! – загалдели на него со всех сторон.
– Слушайте, коли вам больше делать нечего, а у меня по хозяйству забот