Колебания. Анастасия Романовна Алейникова

с крыльца Старого гуманитарного корпуса на этот силуэт – ступеньками, башенками, с двух сторон возносилось оно все выше и выше, постепенно сужаясь, и его шпиль, скрытый снежными облаками, на самом острие был увенчан звездой. Яна знала, что волшебное сияние – это подсветка, включающаяся регулярно каждый вечер, что многочисленные светлячки – это сотни маленьких окошек, горящих неравномерно по всему Главному зданию – аудитории, кабинеты, комнатки общежития, ректорат и музеи в последних этажах; но зимняя сырая дымка и нежно-розовый туман превращали главный учебный корпус и здание-символ, изображаемое на открытках, в хрупкую фантазию, и Яне всё казалось – еще секунда, и она исчезнет, и что-то ее спугнет. Как будто гигантская бледная звезда собиралась взойти на далеком горизонте, и контуры первой ее половины, зубчатые и резные, уже появились на фоне туманного неба.

      Простиралась перед Яной впереди и небольшая часть университетской территории. Большинство корпусов, однако, находилось с другой стороны от Старого гуманитарного, и с крыльца Яна видела лишь несколько невысоких зданий, в двух из которых располагались спортивные залы, а то, что было в других, знал один лишь Господь. Вокруг, между ними всеми, росли те же высокие темно-зеленые ели, разделенные узкими асфальтовыми дорожками. Кое-где виднелись занесенные снегом скамеечки – такие же старые, как и возведенные еще при советской власти корпуса. Фонарей, за исключением двух у самого крыльца, словно и вовсе не было, и все призрачное освещение создавалось как будто сиянием Главного здания слева и вдалеке, автомобильной дорогой, проходящей справа от Старого гуманитарного корпуса, и серо-розовым московским небом, не гаснувшим никогда, точно оно давно уже вобрало в себя электричество миллиона огней, горевших по всему городу. Старый гуманитарный корпус длинной черной тенью тянулся в ту же сторону, куда вела еловая аллея; этот сундук в одиннадцать этажей, самый нелепый и некрасивый среди всех Университетских корпусов, был лишним, и, точно чувствуя это, болезненно тянулся к красоте Главного здания. Старый гуманитарный корпус не зажигал огней; его окна были темными, как мертвые глазницы, широкие стекла отражали ночь, а серые стены терялись в сумраке. Кто бы ни проходил мимо них в ночи или при свете дня, тот неизменно, оглядев корпус, выражал своим лицом странную смесь неприязни, недоверчивости и удивления, а затем ускорял шаг и вовсе старался более не смотреть.

      Когда Яна стояла к нему спиной и смотрела вперед, на ели и редкие маленькие силуэты университетских построек, когда она слегка поворачивала голову влево, чтобы чуть лучше видеть сказочное Главное здание, она всё равно неизменно чувствовала за собой безмолвную темную тень и всю ее тяжесть, длину, уродливость. Старый гуманитарный корпус прихотью судьбы, которая решила однажды пошутить, стал учебным; его ожидала иная участь – он должен был стать общежитием с сотней маленьких комнат, располагавшихся по всей бесконечной длине каждого этажа, и радовать уставшие взгляды студентов