– Да. Врачи единодушны. Лейкемия. Положенное число ремиссий я уже выбрала.
– Какая гадость, Джейн. Мне так жаль.
– Спасибо.
– Боишься?
– Теперь уже нет.
– Я так понимаю, сказать, когда именно упадет на тебя этот топор, довольно сложно?
– Говорят, что скоро… в ближайшие три месяца.
– Ну что же, милая. Если ты помирилась с врагами и попрощалась с друзьями, не стоит жалеть, что тебе приходится слишком рано покидать вечеринку. Это гнусный мир и гнусный век, и довольно скоро мы все присоединимся к тебе.
Она слабо улыбнулась:
– Наверное, к этому можно относиться и так.
– Только так и можно.
Теперь, когда она все мне сказала, я, разумеется, ясно увидел все признаки страшной болезни.
Блестящие глаза, натянутая и бледная кожа. Туда же можно было отнести и худобу, которую я принял за следствие псевдоанорексии богатой девицы.
Джейн откинулась на подушки оттоманки, выпустила из легких дым. А вот это она уже рисуется, подумал я. Сей театральный выдох должен был, по-видимому, продемонстрировать зрелость и мудрость, которыми наделил ее смертный приговор, сообщивший ей «широкий взгляд на вещи» и сделавший странно свободной.
– Я сказала, что не боюсь, – произнесла она, – и это правда. Но поначалу боялась. Просто билась в истерике. Скажите…
– Я слушаю.
– Понимаете, я не знаю, как к этому подступиться. Что вы думаете… что вы думаете о священнослужителях?
Я так и сел – внутренне. Ну вот, поехали, подумал я. Что поехали, то поехали. Если не священнослужители, так эфирные масла; не эфирные масла, так иглы; не иглы, так травы; а уж если не травы, так сквозистые камушки и астральные покровы.
– О священнослужителях… – промямлил я. – Ты имеешь в виду католических или англиканских?
– Я не знаю. Вы, наверное, атеист?
– Вообще говоря, да, хоть и мне случается оступаться. Я стараюсь не думать об этом. А что, над тобой уже кружит всякая сволочь в сутанах? Сражаясь за право пожрать твою душу?
– Нет-нет… дело не в этом. О господи…
Она встала, прошлась по комнате, – я сидел, зажав в кулаке виски, и ждал. Я размышлял о жизни ресторанного критика, гадая, уцелело ли во мне семя, из которого могут произрасти запоздалые цветы поэзии, и с нетерпимостью здорового человека думал о том, что если бы я заболел лейкемией, то долго бы с собой не церемонился. Соберись с силами и уходи, женщина, говорил я про себя. Если ты не способна наплевать на несколько белых кровяных телец, так что ты вообще собой представляешь?
Наконец Джейн, похоже решившись, повернулась ко мне.
– Дело в том, – сказала она, – что со мной произошло нечто странное. В моей семье. Я этого не понимаю, но, думаю, вас это может заинтересовать. Как писателя.
– Да-а?
Каждый раз, как кто-то произносит: «Вам, как писателю, это покажется совершенно очаровательным», я готовлюсь к чему-то