Она долго размышляла на эту тему, о которой никогда до этого даже не задумывалась, и сама не заметила, как задремала. Разбудил ее Родион. От него слабо попахивало спиртным. Он присел на диван и стал нежно целовать ее:
– Чем это мы так зачитались, что даже заснули? И где наш «миротворец»?
Он взял в руки брошюру, и в один момент лицо его преобразилось. Глаза зло сузились и словно подернулись белой пеленой:
– Ах ты дрянь! – неистово кричал он. – Ты где взяла эту гадость? Я из-за этих тварей потерял все! Я стал никто, червяк, а ты!.. Дрянь!.. Революционэркой захотела стать?! Я покажу тебе революционэрку!..
Этой брошюрой он принялся хлестать Настю по щекам. Он еще много кричал обидного и оскорбительного для Насти. Что сколько волка не корми,.. что быдло, оно неискоренимо,.. что кухарка должна знать свое место…
Таким взбешенным Настя еще никогда не видела своего мужа. На него словно напала падучая. Сначала она пыталась ему объяснить, как у нее оказалась эта книжка, но от этого Родион приходил в еще большую ярость. И Настя, обхватив голову руками, горько заплакала. Только это и остановило Родиона. Он разорвал брошюру на мелкие клочья, и, хлопнув дверью, ушел. В эту ночь он не пришел домой ночевать. Это была их первая серьезная размолвка.
Примирение было долгим, тяжелым и безрадостным. Словно от безвыходности. Так часто бывает в жизни: сначала мы молчим, потому что обиделись, потом – потому что не знаем, с чего начать разговор, а потом просто забываем язык, на котором разговаривали прежде. Незаслуженная обида и осознание их социального неравенства рубцом отложились на сердце у Насти. А Родион, считая себя правым, и не очень стремился загладить свою вину. Так и остались каждый наедине со своей обидой, с трудом затолкнув ее в сердечные загашники, всецело положившись на время, как на лучшего лекаря.
Заканчивалось лето, пустела Ялта. Разъехались друзья Родиона, а новыми он не обзавелся. Потому все его время и внимание теперь всецело были отданы Насте. С одной стороны Настю это радовало. Но с другой… Настя стала замечать, что постепенно муж превращается в того – прежнего Родиона, вернувшегося с фронта – ожесточенного и нервного. Теперь он мог часами лежать на диване, уставившись в одну точку, совершенно не замечая Настиного присутствия. Он даже внешне изменился: скулы его зло заострились, глаза ощетинились, поблескивая недобрым холодным блеском. Он стал резким и насмешливым. Настя понимала, что Родиону, потерявшему основной стержень, очень сложно смириться и найти себя в новой, еще не устоявшейся жизни. Она не знала, как помочь, но знала определенно, что ему непременно нужно заняться каким-то делом и мучительно думала, как начать неприятный