Ребенок, играя, нечаянно разбил окно в классе. На шум пришла учительница. Она набросилась на мальчика с обвинениями. За несколько минут ребенок услышал от нее, что он хулиган, будущий преступник, разгильдяй и прочее… В отчаянии мальчик крикнул: «Вы – дура!» – и бросился бежать. Учительница вызвала в школу родителей.
Пришел папа. Он возместил ущерб, нанесенный школьному имуществу, а на обвинительный монолог учительницы сказал примерно следующее: «Вообще-то мой сын очень хороший парень. Да, разбил по нечаянности окно. Так я готов решить эту проблему. А то, что он вам нагрубил… Знаете, я взрослый человек и стараюсь быть вежливым, но даже я бы не выдержал, если бы услышал столько оскорблений, сколько вы ему высказали».
Мы не можем поставить перед собой задачу перевоспитать общество или учительницу. Но если ребенок почувствует, что родители поддерживают его, а не систему, перед которой он бесправен, он легче перенесет ее гнет, и школа станет для подростка еще и пространством радости. Можно даже не поднимать скандал, а предложить подростку: «Может, мы простим учителя? Взрослые иногда делают ошибки, и мы должны им эти ошибки прощать». Таким образом разрушается монополия взрослых на правду.
Воровство
Случается, что родители подростков узнают о том, что их дети были замечены в воровстве.
В разговоре с ребенком, пойманным за этим недостойным занятием, не стоит возмущаться и объяснять, как ужасен его поступок. Прописные истины ему хорошо известны. Лучше предложить взамен: «Что тебе это дает? Раз у тебя есть такое желание, давай попробуем разобрать, откуда оно берется?»
Наша главная цель – сохранить контакт с ребенком. Только тогда он к нам прислушается. Кроме того, нужно выяснить, чем эта стратегия его обеспечивает, какую из его потребностей обслуживает. Как правило, человек выбирает лучшее из доступного. Раз ребенок ворует, значит, все остальные возможности удовлетворить свою потребность для него недоступны или он не умеет ими пользоваться. Попробуем разобраться.
Во-первых, кража дает переживание риска, предвкушение удачи, ожидание счастья, которые сами по себе приятны. Во-вторых, у ребенка появляется радость обладания: я приобрел нечто, вещь, которую хотел получить. Эта ситуация совсем не похожа на привычную: я попросил – и мне дали. Тут я выступаю не в пассивной роли маленького ребенка – нет, я сам добыл, «потрудился», совершив