В который раз напрягся и отогнал крамольную мысль воспользоваться одному ему известным, запрещенным для таких случаев приемом и легко выиграть партию. Но это будет неправильно и нечестно, поэтому даже думать о такой возможности – грех и искушение. Нельзя – значит нельзя. Вопрос закрыт.
Старший лейтенант остановил взгляд на лице старпома.
Тот выглядел абсолютно спокойным, даже слегка расслабленным, будто бы не просчитывал ходы в непростой логической задаче, а вспоминал приятные минуты прошлогоднего летнего отпуска.
Пряничный невольно почувствовал легкую зависть. К двум большим звездочкам на погонах старпома, к его умению владеть собой, анализировать задачи и находить неожиданные, абсолютно правильные решения проблем и оценки ситуаций. Как в шахматах, так и в жизни.
Вострецов выглядел хорошо. Широкоскулое волевое лицо с задубленной морскими ветрами кожей, прямой нос, внимательные черные глаза, крепкая спортивная фигура, которую не могла скрыть светлая форменная рубашка, натянутая чуть ли не до треска в мощных плечах. Ядреный, умный мужик. Профи в своем деле. И… почти уже пенсионер, хотя всего-то сорок четыре…
Пряничный выдохнул. А ему до пенсии и больших звездочек еще пахать и пахать. Да и смотрелся он жидковато по сравнению со старпомом. В живости мысли, в логике тоже явно отстает, хотя и закончил училище совсем недавно. Мозги еще свежие, тренированные, не обремененные особо ни бытовыми проблемами, ни тяжелыми ударами судьбы.
Через три хода Вострецов, подняв глаза на Пряничного, спокойно объявил:
– Тебе шах. И… мат.
– Да-а. Загнал ты меня в угол, Егорыч. И пристрелил. Сдаюсь.
– А ты клювом не щелкай. Думай быстрее и не отвлекайся от доски на посторонние вещи. Смотрю, глаза у тебя то по книжкам бегают, то картинки на стенах изучают. А надо внутрь себя смотреть и от главной цели не отвлекаться. Иначе обязательно просрешь что-нибудь.
Пряничный смахнул фигуры с доски:
– Еще одну?
– Давай, время пока есть.
Расставляя пешки по клеточкам, лейтенант спросил:
– Егорыч, а ты не в курсе, чего это моего земелю, Сашку Истомина с «Екатеринбурга», с борта сняли перед самым выходом в море? В чем он провинился?
Вострецов поморщился:
– Рисковать не захотели. Там семейные проблемы. Друг твой чуть с катушек не съехал.
– Что случилось?
– Земляк же твой, говоришь? Друг? Неужели сам не рассказал?
– Да мы последние месяцы и не виделись почти. Так, только «здравствуй», «до свиданья», и все. У меня работа, занятия. У него – работа, семья.
– Во-во, семья… Ну, раз ты его друг, слушай. Может, поддержишь его тактично, когда вернемся.
Пряничный напрягся:
– Егорыч, рассказывай!
Невозмутимый обычно старпом тяжело вздохнул, сплел вместе пальцы, затем сжал до белизны огромные кулаки:
– Видишь