Жена и Марита обсуждали, зачем Брендану могло понадобиться быть осторожным, малыш на все лады распевает звук «н», а я, подумывая, не рановато ли он вошел во вкус болтовни, лениво настраивал приемник на более приемлемую станцию.
Наконец мы достигли последних ворот. Сквозь белый шум, заполняя салон, прорвался голос явного уроженца Глазго, он смущенно пытался произвести серьезные интонации диктора. Существует географический прорыв, позволяющий нам, время от времени ловить и шотландские новости. И нам сообщили кое-что по поводу приближающихся местных выборов, превышении скорости каким-то политиком и нехватке учебников в школах. Я прокрутил волны пустых диапазонов в поисках речи членораздельного человеческого голоса.
Жена вылезла из машины, удалилась к воротам. Я наблюдал, как ветерок играючи спутывал ее волосы, отмечал изящную балетную поступь, ее руку в митенке, опускающуюся на засов.
Радиоантенна напряглась и выловила из эфира женский голос: спокойный, но неуверенный. Речь шла о гендерных различиях и рабочих местах, одна из тех спорных журналистских программ, что запускали по Би-би-си в первой половине дня. Восьмидесятилетняя старушка с юго-запада Англии сообщила, что стала первой женщиной, нанятой на инженерную работу, и я уже собрался переключиться на другой диапазон, поскольку такого рода сведения захотела бы послушать моя жена, а мне сейчас пришлась бы по душе хорошая музыка. Однако внезапно из маленького перфорированного динамика на уровне моих колен раздался другой голос: растянутые гласные и выразительность речи образованной англичанки.
– И тогда я подумала: «Боже мой, – сообщила женщина из радиоприемника моей машины, наполняя своим голосом уши моих детей, – должно быть, это тот самый «стеклянный потолок», о котором я так много слышала. Неужели его действительно так трудно пробить моим черепом?»
Эти слова пробудили во мне глубинный звон узнавания. Совершенно неожиданно из памяти всплыли картины давней молодости: мощеный тротуар в туманной дымке, прицепленный к ограде велосипед, деревья, источавшие густой сосновый аромат, податливая хвойная подстилка под ногами, телефонная трубка, прижатая к мягкой раковине уха.
«Я знаю эту женщину, – захотелось мне воскликнуть, – я знал ее». Я едва удержался от того, чтобы повернуться к детям и сообщить им: «Я знал когда-то эту особу».
Мне вспомнилась черная накидка, которую она обычно носила, и ее страсть к невообразимым для пешехода туфлям, странным, шарнирным драгоценностям, сексуальным играм на природе, но вот этот голос затих, и эфир прорезал голос радиоведущей, которая сообщила нам о том, что мы прослушали интервью с Николь Джэнкс, записанное в середине восьмидесятых годов прошлого века.
Я прихлопнул ладонью руль. Почему именно Николь Джэнкс? Никогда с тех пор мне не приходилось встречать эту фамилию. Она оставалась единственной