– Кукусик, – машинально ответил морфинист.
– Кукусик? Ты смотри! Так это и есть главный барыга? – спросил майор в никуда. – Придется тебе отвечать по всей строгости нашего советского закона! Сейчас, мой дорогой Кукусик, вышел приказ – барыг стрелять без суда и следствия. Попытка к бегству – и всё. Ушел на рывок – и пуля в затылок. Ясно? Распоряжение Совмина! Понял? – повысил он голос.
– Какой я барыга! Кого стрелять? Зачем? – в ужасе пробормотал Кукусик.
– По мне – так вот этот убийца, – и майор, не глядя, кивнул в сторону клетки, где бесшумно сновал чернявый тип, – вот этот езид[1], убийца Амоев, в тысячу раз лучше тебя, барыги проклятого!
Кукусик замахал кровоточащими руками:
– Что вы, какой я барыга?! Сам всю жизнь ищу, где бы что купить!
– Вот оно что! – протянул майор, а Кукусик продолжал, захлебываясь, доказывать:
– Да я… Да я… Да я свой заход[2] самому Богу не отдам! Все из дому вынес, все продал ради лекарства! Какой я барыга? Я больной человек…
– Мы! Всё! Знаем! – зловеще отчеканил майор. – Ты где рос, подонок? Где воспитывался? Чему тебя в детстве учили, тварь? Кокнаром[3] торговать? Кому ты нес кокнар, у кого брал?.. Молчишь?.. Утром будешь в тюрьме, а там тебя быстро в задницу трахнут, будь уверен! Я лично позабочусь, чтоб тебе самый толстый хер достался… Говори, у кого брал, кому нес?
– Никому не нес. Нашел, – отрешенно ответил Кукусик.
Пилия с размаху ударил его по затылку так увесисто, что морфинист ткнулся носом в стол и залился кровью.
– У кого брал? Говори, гад!
– Мой, – разбитыми губами выдавил Кукусик.
– Твой? Ты что его, в кармане вырастил? У кого брал, сука? – заорал Пилия и еще раз ударил морфиниста ребром ладони по шее.
По-собачьи пригнувшись, морфинист заголосил:
– Я его имени не знаю. Там, на перекрестке, стоит…
– Так. Имени, стало быть, не знаешь… Врешь! Сейчас не то время, чтобы имени не знать! То время ушло, когда на Майдане косой Або через форточку башами торговал за копейки! Сейчас все всё знают. И ты всё знаешь. И скажешь, поверь мне! И имя вспомнишь, и дом покажешь. Сейчас и поедем туда, понял? – ледяным тоном процедил майор, а Пилия потряс наручниками:
– Видишь? Кандалы! Сейчас тебя верх ногами повесим, пару раз по яйцам дубинкой да по башке ногой – быстро и имя, и фамилию, и отчество, и кличку, и дом, и квартиру, и где бабушкины трусы лежат – все сразу вспомнишь!
И Пилия подкрепил слова новой оплеухой, а майор двинул телефонным справочником Кукусика по темени. Зубы у того клацнули, он запнулся и уронил голову на стол. Но Пилия за шиворот поднял его и как следует встряхнул.
Кукусик, выкатив глаза, залепетал:
– Какие бабушкины трусы?.. За что?.. Где адвокат? Папа-мама? Сейчас перестройка, гласность…
– Что-о? – взревел майор. – Перестройка? Вот тебе перестройка! – И он смачным жестом указал на свою ширинку, а Пилия со словами: «Вот тебе гласность, ублюдок!» огрел звенящими наручниками морфиниста по почкам.
Тот,