Какая же она тогда была лицемерка. Она просто красовалась перед тем, кто ей нравился. Она как будто бы смотрела на себя со стороны и ей нравился этот образ. Как будто бы она перепрыгнула из одного сериала, в котором сопливо думала, что с волосами Давида играл ветер, в другой. В котором она была мудрая девочка с равнодушным взглядом и сигаретой в зубах. Ей казалось, что у нее даже взгляд был такой, умудрённый горьким опытом, словно она уже столько всего повидала на своем пути. Она даже не может сейчас сказать, верила ли она тогда в то, что несла с таким умным видом. Может быть, она это все выплевывала по той причине, что не могла даже представить, что такое может произойти. Наверное, в тот момент такое развитие событий действительно казалось ей чем-то нереальным. Это, как с равнодушным видом вещать о смерти и о том, что ее ты не боишься. А на деле просто никогда не сталкивался с ней лицом к лицу. Кстати, этим Натали тоже грешила, рассказывая, что хочет умереть молодой, чтобы не быть морщинистой и старой. Правда, это было в семь лет. И, кажется, единственной, кто не покачал головой, тогда была ее бабушка. Та самая, которая не умеет печь пирожки и с которой общаться – пытка. Наверное, просто толком не слушала, что там говорила Натали, когда встала на стул и сначала мучила домашних своими стихами, которые выучила, потом песнями, а потом и вовсе стала философствовать. Может, просто бабушка оглохла от ее песен и поэтому философии не уловила, кто знает. Больше Натали не несла такой чуши, но, как выяснилось, она могла нести другую чушь с таким же «умным» выражением лица, как в семь лет.
В разговоре с Давидом тогда она и лицемерила и красовалась и выпендривалась и старательно подбирала слова и даже тон, чтобы поразить его в самое сердце. Он, кстати, не поразился. То есть он ее, конечно, сам того не ведая, подстегивал своим восхищением и тем, что три раза спросил, как ей удается так легко смотреть на вещи. Но все же он не был виноват в том, что она зачем-то решила ему доказать, что она очень зрелая и мудрая. Может быть, совсем немного, потому что был до того красивым и от него так вкусно пахло, что ее несчастная голова шла кругом. И она могла сказать ему все, что угодно, только бы он еще раз посмотрел на нее с восхищением. Он посмотрел, но не так долго, как ей бы хотелось. Так что, может, зря она тогда лицемерила таким образом. Проще было бы сказать, что она хочет убить учителя истории. Может быть, Давид поразился бы даже больше, а она на кураже действительно убила бы несчастного учителя.
Нет, она не хочет, чтобы ее родители были счастливы по отдельности. Она бы даже согласилась, чтобы они были не такими уж счастливыми, но вместе, как нормальная семья. Ей хочется, чтобы ее семью все еще продолжали считать идеальной. Пусть Давид бы так же хотел, чтобы его родители были такими как ее родители. Или мечтал о таких же отношениях в будущем для себя. Ей нравится, что ее семью ставит в пример. Им нельзя расходиться. Это будет неправильно. Глупо. Страшно. Она не хочет выбирать с кем ей жить. Конечно, она останется с мамой, но как быть с отцом? Ей нравится, когда
