– Если вы думаете, Рубен, что вашей работе у нас что-то угрожает, то беспокоитесь напрасно.
– Вы действительно беседуете накоротке с каждым?
– Конечно же, беседую.
– Даже еще до того, как учитель провел свое первое занятие в классе?
Пауза.
– Не обязательно. Просто я подумала, что мы могли бы обсудить вопрос о… выработке предварительных условий.
– Вас беспокоит, что моя наружность вызовет переполох среди учащихся?
– Что подсказывает в этом отношении ваш прошлый опыт?
– Ученики всегда снисходительны, Анна. И это трудный момент. Всегда.
– Я понимаю.
– При всем моем уважении к вам, не уверен, что понимаете, – выговорил он. Вслух.
В прежней школе, в Цинциннати, у Рубена был друг по имени Луис Тарталья. У Лу был особый способ общения с незнакомым классом. В первое утро он входил в класс с мерной линейкой в руках. В самую шумиху и толковище. Им нравится, видите ли, сразу испытать учителя. Линейка у Лу была его собственной, им купленной и принесенной в школу. Довольно тоненькая, дешевенькая. Он всегда покупал их одной марки и в одном и том же магазине. Потом он призывал к тишине, которой после первого требования никогда не добивался. Посчитав до трех, он вздымал линейку выше головы и с силой шмякал ею по столу так, что она разлеталась пополам. Отломившаяся половинка дугой летела назад, ударялась о классную доску и со стуком падала на пол. Затем в наступавшей тишине он просто произносил: «Спасибо». И после этого не ведал с этим классом никаких бед.
Рубен предупреждал, что когда-нибудь обломок полетит не в ту сторону и ударит ученика, что вызовет бездну неприятностей, однако у Лу, насколько было известно Рубену, это всегда проходило как по маслу.
– Все сводится к непредсказуемости, – пояснял Лу. – Стоит им уяснить, что ты непредсказуем, как у тебя на руках все козыри.
Потом он спросил, как Рубен утихомиривает незнакомый и непослушный класс, на что тот ответил, что с таким не сталкивался никогда: его всегда встречало одно лишь каменное молчание, и его никогда не считали предсказуемым.
– А-а. Точно, – кивал Лу, словно и ему следовало быть осмотрительнее. А ему следовало бы.
Рубен стоял перед ними в первый раз – и был одновременно обрадован и обижен стоявшей тишиной. Там, за окнами справа от него, находилась Калифорния, место, где он не бывал никогда. Деревья были другие, небо не смотрелось так по-зимнему, как когда он отправился на машине в долгий путь из Цинциннати. Он не мог сказать «из дому», поскольку это не было его домом на самом деле. Да и здесь он тоже не дома. А он все больше уставал чувствовать себя чужаком.
Быстренько