– Там плетёные кресла лежат. Вытащу их на веранду, смету пыль – и вас усажу! Когда ихняя горничная брала расчёт, я с ней по всему дому прошла, чтобы она всё мне показала. Поэтому про кресла и знаю.
– А почему она уволилась? – полюбопытствовала Катя – она и не знала, что у Дедовых была ещё прислуга.
– Так времена-то вон какие! Платить ей стало нечем, да и не за что, честно говоря. Хозяйка с Ильёй Аркадьчем одни остались, много ли им надо? Готовки мне тоже стало меньше, так и на остальное времени хватает.
Дни стали длиннее, и когда Илья возвращался вечером домой, солнце едва закатилось за крыши. В тёплом воздухе пахло клейкими молодыми листочками и ароматами стряпни из открытых по тёплому случаю дверей и окон домов. Пройдёт ещё неделя-другая – и прилетят стрижи, огласят городок весёлым свистом, исчёркают небо над садами стрелами своих стремительных крыльев…
Дышалось легко. Илья скинул пиджак и наслаждался упругим ветерком, омывающим грудь через тонкое полотно рубашки. Было что-то ещё в этом вечере, чувство какого-то радостного ожидания. С таким же чувством он мальчиком просыпался в рождественский сочельник и вдруг вспоминал: праздник! Шумным кубарем, в пижаме и босой, скатывался с лестницы, и сердце колотилось, когда отворял дверь гостиной. Там, в самой середине комнаты, возвышалась – вся в стеклянных шарах и мишуре, с рождественской звездой на макушке – ёлка! Он некоторое время стоял рядом с ней, вдыхая тёплый хвойный запах и разглядывая украшения. Потом не спеша обходил её несколько раз, и только после этого заглядывал под нижние ветви, отыскивая среди свёртков и коробок те, на которых было его имя…
Илья ускорил шаг, словно и на этот раз его ждала дома ёлка. Кирпичный фасад дома сиял всеми четырьмя вымытыми окнами. Некоторые из них были открыты. Илья прислушался: внутри было тихо. Он шагнул в ворота, обогнул угол и поднялся по деревянным ступеням…
Веранда ещё была озарена мягким закатным светом. На вымытом до блеска дощатом полу, в плетёном кресле, заботливо укутанная пледом, спала Катя. На её коленях лежала раскрытая книга, и ветерок шевелил страницы, прижатые тонкими пальцами. Тёмные ресницы отбрасывали густую тень на тонкое бледное личико, ветерок играл выбившейся прядкой волос, прихотливо очерченные губы приоткрыты…
Илья замер, словно боялся вспугнуть это видение. Он вдруг остро почувствовал себя ужасно громоздким и неловким. Так он и стоял с закинутым за плечо пиджаком, не шевелясь, с блаженной улыбкой глядя на спящую Катю. И вдруг девушка вздрогнула, потянулась и – открыла глаза! И из этих глаз на него хлынул поток синего света, который затопил его душу мучительным счастьем. И душа захлебнулась в этом счастье и покорно пошла на дно. Едва ли Илья был способен осмыслить своё чувство, но он знал: что бы там ни было, его жизнь теперь принадлежит этой хрупкой девушке. Он стоял и смиренно ждал приговора. И вот она улыбнулась, и это уже было счастьем.
– Добрый вечер, Илья Аркадьевич! Какой чудный день…
Её