– Григорьевна, у меня там крест, – с мрачным юмором брякнул Сухонин. – Так что оставь мою пуговицу в покое.
– Ну-ка, ну-ка!.. – оживилась Анастасия Григорьевна. – Крест, говоришь? – Она моментально расстегнула все пуговицы до пупа и с вожделением ощупала его грудь.
– Из волос, – уточнил Сухонин, чувствуя прилив сварливой злобы к этой женщине, которая с непостижимым проворством раздевает его, словно капустный кочан.
В эту минуту дверь отворилась, и вошел сухощавый пожилой человек с сильной проседью в волосах, с крючковатым крупным носом, весь изрезанный глубокими продольными морщинами, с трубкой во рту. Анастасия Григорьевна испуганно запахнула полы сухонинской рубашки и обернулась к вошедшему:
– Простите, ради бога, Мигран: я совсем забыла вернуть вам штопор…
– Пользуйтесь на здоровье, он мне не нужен. – Мигран окутался облаком дыма, как вулкан при извержении. – Я зашел совсем по другому поводу. – Он невозмутимо опустился на кровать и вынул трубку изо рта. – Хочу услышать от вас о воскресении мертвых. Помните, днем вы обещали мне прочесть.
– Ах да! Как же, как же, помню! Совсем забыла… Да вы присаживайтесь, устраивайтесь… Или, лучше, знаете что: не перенести ли нам это дело на завтра? На любое удобное для вас время… А впрочем, если хотите, оставайтесь: у нас вино…
– Нет уж, я пойду к себе, – медлительно и с расстановкой сказал Мигран. – Хотя… – Он важно пососал трубку. – Время еще не позднее. Я зайду к вам, с вашего позволения, через полчаса.
Он нехотя поднялся и вышел.
– Шпион! Лазутчик! – со сдержанной яростью прошипела Анастасия Григорьевна. Она несколько раз взволнованно прошлась по комнате. – Нет, это невыносимо! Это черт знает что! Виталик, нам здесь не дадут спокойно посидеть, это ясно. Одевайся, пойдем на улицу. Такая чудесная погода – мороз, луна. Одевайся, одевайся побыстрей! Давай еще хлопнем по стопке для сугрева – и вперед. Бей в барабан и не бойся, целуй маркитантку звучней!
Анастасия Григорьевна входила в экзальтированный раж.
Сразу за стеной коттеджа канув в беззвучную темень (никакой луны и в помине не было), они лишь по смутной белизне снега и черноте древесных стволов угадывали тропу; снег хрустел под ногами. Анастасия Григорьевна так крепко прижималась к бедру, что Сухонин счел возможным и даже нужным ее обнять: стало совестно своей пассивной роли, но и вымучить хотя бы жалкое подобие душевного влечения он не мог. Молчали. Вдруг Анастасия Григорьевна