На волне. Владислав Блонье

прокралась туда, уже догадываясь, что увидит. Да, они были там. Мать и Олаф. Нагие, точно боги, демоны или первые люди, и столь же бесстыдные и прекрасные, они творили действо любви. Мать стояла на одной ноге, высоко подняв другую, одной рукой обнимала ствол чинары, а другой – шею Олафа. А тот, придерживая её поднятое бедро, входил в неё. Раз-два. Вперёд-назад. Лиза видела, как блестит лак на пальчиках ног матери, слышала их тихие стоны и сбивчивые междометия. Она смотрела на них, и её разрывали противоречивые желания: провалиться сквозь землю (мягкий вариант – бежать прочь со всех ног), смотреть на это и слушать эти звуки пылающими от стыда ушами и… быть на месте матери. Нет, она не испытывала к ней ревности, которая заставляет браться за нож или пузырёк с кислотой. Но ей хотелось, чтобы сильные руки скандинава обнимали её бедро и талию, а его жезл любви вошёл бы в её девственное лоно.

      Лиза не помнила, долго ли она стояла, затаив дыхание и грызя кулак. Не помнила, как оказалась на ферме, но вернулась раньше матери, это точно. Она тщательно вымыла ноги – чтобы мать, увидев её грязные пятки, не догадалась, куда она бегала ночью и что видела – и потом заснула, как убитая.

      На следующий день леди вернулись в отель. На прощанье мать, уже совершенно не стесняясь дочери, обняла и поцеловала Олафа. Следующую ночь Лиза провела в отеле одна, дав матери честное слово, что не будет шляться по улицам. И следующую тоже. И все прочие, оставшиеся до отъезда – потому что влюблённая мамочка проводила ночи в объятиях Олафа: то на его вилле, то на ферме Кристо. Лиза сдержала обещание и не шлялась ночью по улицам. Она купила свой «сап» и по вечерам отправлялась в море. Раздевшись донага, она носилась на доске по волнам, точно нереида. Потом, смыв пот в тёплом море, ложилась на доску и ласкала себя, воображая то Олафа, то фермерского мальчишку. Она возвращалась в отель уже под утро.

      * * *

      – Ты можешь мне это объяснить? Просто скажи – почему?

      – Мама, я уже говорила. Я просто не хочу. Да, Санторини прекрасный остров, ну просто рай на земле, а Олаф в нём прекрасный принц, и он станет мне отличным новым папочкой, но не хочу тут жить, понимаешь ты это? Не хочу мешать расцвету вашей юной любви, вот и всё!

      Мама вздохнула.

      – Детка, я понимаю. Я всё-всё понимаю. Но… пойми и ты. Мне не восемнадцать, мне тридцать восемь. И мне уже трудно найти мужчину… понимаешь, мужчину, а не блудливого козла вроде сама знаешь кого, или сопляка, или стареющего лузера, или борова вроде того, помнишь – «э, девчонки, чё такие скушные?»… – она заговорила в нос, очень похоже передразнивая толстопузого ловеласа, и обе рассмеялись. – А я всё-таки женщина, а не старушка, понимаешь? – Лиза кивнула и покраснела, потому что очень хорошо это понимала.

      – И тут – Олаф! Как сказочный принц! Лизок, пойми, такой шанс выпадает раз в жизни, и то не каждой! Если я буду тянуть, не говоря ни да ни нет, он подумает – а зачем мне такая ломака? Он ведь тоже не мальчишка, которого можно водить