Черт, все шло так хорошо! И вдруг неувязочка… Он задернул занавески – не любил он ни отодвинутых штор, ни открытых окон. Может, кому-то и воняет в комнате, а вот ему не воняет. Раз ему хорошо, то все в порядке, а остальные пусть заткнуться, ублюдки хреновы.
Колин плюхнулся в кресло на тонких ножках, тоже заскрипевшее под его грузным телом. Надо бы эти ножки вообще оторвать к чертям – когда-нибудь они в конце концов подломятся, и он сломает себе хребет. Где только хозяин выкопал такое кресло? Ему лет пятьдесят, не меньше. На Колине были только трусы, и обивка кресла с геометрическим рисунком, вытертая в некоторых местах, холодила ему ляжки и спину, поэтому он, стащив с кровати подушки, подложил одну из них под спину, а другую – под задницу.
Так, надо все обдумать. Надо все спокойно обдумать и продумать. В конце концов, это у него очень хорошо получается – думать. У него в голове всегда рождаются гениальные идеи и замыслы. Он всегда продумывает планы их осуществления до мельчайших подробностей. Ну, не всегда получается их воплотить, – что верно, то верно; но это не его вина. Это вина тех идиотов, которых кругом пруд пруди и которые мешают ему жить. А он ведь умный, ууумный! И что самое главное – и в этом заключается его особый талант – при осуществлении своих проектов он никогда не переступает закон. Наоборот, он заставляет закон работать на себя. Он стремится к лучшей жизни, а сидение в тюрьме в его представление о хорошей жизни не вписывается.
Кто знает, если бы он родился в нормальной, образованной семье с любящими предками и если бы у него была возможность ходить в приличную школу и каждый день учить уроки, а не слоняться по улицам до позднего вечера, лишь бы только не идти домой, – кто знает, может быть, тогда бы из него получился какой-нибудь профессор или академик, а? И сидел бы он сейчас не в этой паршивой комнатенке с обвисшими занавесками и не на этом шатком креслице времен шестидесятых годов прошлого века, а у себя в кабинете в каком-нибудь университете, и к нему бы пришла сейчас хорошенькая студенточка за консультацией, и взирала бы на него с робостью, обожанием и благоговением, а он смотрел бы на неë поверх очков – холодно, строго и равнодушно.
Колин надел когда-то белый, а теперь серо-желтый, махровый халат, который он унес с собой из номера «Плазы», допил остатки уже теплого пива из бутылки, из которой прихлебывал ночью, и сел обратно в кресло.
Надо что-то делать, но появляться там, куда пристроили старого придурка, нежелательно, – слишком много народу, снуют туда-сюда, наедине с ним наверняка побыть не удастся, а если и получится, то обязательно какая-нибудь сволочь с улыбочкой на морде постучит в самый неподходящий момент в дверь: «Чаю не хотите ли? У вас все в порядке? Дайте нам знать, если вам что-нибудь нужно».
Все они там очень болтливые – принесут поднос