А Странник, Странник-то! Забился при слободских в угол, за веревку и стоял там, пока те не ушли. И теперь раз за разом пил воду, хотя часа не прошло после чая. Не из «наших» ли, не из печальных этот рыжий карлик? Не только мух, но и людей боится.
Без Марии в сторожке сразу стало как-то не так – неуютно, пусто, а Странник – лишним. Оба мы молчали. Если человечек этот в самом деле из печальных, то общение с ним неизвестно как может обернуться – вдруг он припадочный. Но и молчать вроде бы неприлично, и я заговорил о погоде: о том, что скоро дожди станут долгими, потом снег, а в холод не очень-то постранствуешь…
– В родные места идете вы с Марией? – спросил я. – Домой, в тепло… Или вы из дому?
Странник не ответил.
– А у меня вот ни кола, ни двора…
И снова в ответ ни звука. Я склонился над рукописью, хотя знал, что не напишу ни строчки – и в душе пусто, и не сосредоточусь при постороннем, разобранный я весь какой-то… И вдруг слышу:
– Вы писатель?
– Журналист, но у меня есть и художественное – рассказы, повести…
– Литератор, значит. И о чем же вы пишете, литератор? Мемуары?
– Чтоб мемуары писать, быть нужно человеком необыкновенным, а я из тысяч и тысяч, самый обыкновенный… Не пишу, а мучаюсь. Ни один жанр не берет в себя мой материал; в какую дверь ни торкнусь – не открывается. Прекрасное у меня почему-то всегда становится жертвой, счастье – горем, радость – печалью… Все опрокинуто, словно не на ногах я на земле, а на голове!
– «Тропой романтического народа», – прочитал Странник вслух не без удивления. – Романтического? Вы знали такой народ?
– Советский. Народ-мечтатель.
– Не народ это был, а скопление народов. Народы эволюционны, а скопления нет.
– Всю жизнь я был советским человеком, а по-вашему, меня не было?
– И были и есть, но вас не Советы же родили, не власть, а какой-то из народов, входивших в скопление советское.
– Я из песни «Дети разных народов», разнокровка.
– И я тоже интернационален, но это не значит, что мой папа – «Интернационал».
Разговор становился занятным, и я рассказал известную байку про одессита, который, появившись только на свет, спросил: «А что я буду иметь с этого?» Спросил он и умирая: «А мне это было надо?» Человек жил, ел, пил, дышал и не знал, зачем он на свете.
– То же и у меня: родился, учился, работал, а зачем? Ни одна мечта не сбылась!
– Минуты бывают тяжелые невыносимо, – продолжал я с откровенностью, какая случается нередко с первыми встречными. – И не без головы же был. Уже студентом,