Женский выбор. Саша Канес

жарко. В отличие от люкса, ни о какой регулировке температуры не было даже речи. Промаявшись двое суток, не в силах уснуть от неимоверной духоты, мама решила открыть выходившее на помойку окно и сразу же простудилась. Уже два дня она не только не ходила на прогулки и процедуры, но не могла добраться до столовой. Даже поход в туалет, расположенный в отдаленном необогреваемом конце недавно проложенного коридора, становился для нее непосильным мучением.

      У мамы был сильный жар, но, увидев меня, она все же поняла, что я готова наброситься на нее с упреками. Едва шевеля потрескавшимися губами, она прошептала все то же самое, что я слышала всю свою жизнь:

      – Почему та женщина, а не я, должна была здесь мучиться? Чем я лучше нее? Мы должны быть, как все. Мы не должны выделяться.

      – Почему ты никого не позвала?

      Я бросила взгляд на мамин телефон, лежавший на тумбочке возле кровати. Разумеется, он был, как всегда, выключен!

      – Почему ты не позвонила мне на мобильник? Почему твой телефон выключен?

      – Прекрати!.. – прошептала мама. – Ты же знаешь: я не привыкла никого беспокоить! И тебя… тоже! Я знаю эту комнату давно… я рада, что я сюда вернулась… отсюда всё…

      – Мама! Ты бредишь! Ты впервые в этом санатории! Куда ты вернулась? У тебя жар!

      Увидев, что творится, Зоя выскочила наружу и бросилась вызывать врача. Через пятнадцать минут она вернулась, таща за собой взволнованную старушку в белом халате с фонендоскопом на шее. К тому моменту я уже не могла ни говорить, ни действовать – я могла только плакать. Вот я и плакала, сидя на единственном колченогом стуле, едва помещавшимся между кроватью и крашеным масляной краской подоконником.

      Врачиха немедленно диагностировала у мамы двустороннюю пневмонию. Она категорически оказалась от попыток лечить ее в санатории и сама вызвала «неотложку».