– …Господи, как же так… Что же теперь будет-то… – все повторяла соседка тетя Таня, суетясь под ногами у приехавших на «Скорой помощи» медиков. Та самая, которая мать к телефону позвала. – Вы уж не забирайте ее с собой, уж так успокойте как-нибудь… Ей мужа хоронить надо… Некому хоронить-то! Дай бог, чтоб хоть деньги нашлись… Майка, деньги-то у матери есть?
– Я не знаю… – с трудом высвободив шею из цепких Сашкиных ручонок, хрипло проговорила Майя. – Вообще-то мама говорила, отцу зарплату второй месяц задерживают…
– Ну, это хорошо, что задерживают. Значит, накопилось чего. Значит, стребовать можно – на похороны все равно дадут… Вот говорила я Але: зачем рожаешь столько? Без денег, без специальности… Эх, да что там… Разве она меня послушала…
Что ж, мама, надо признать, и впрямь была такая – без денег и без специальности. Сирота детдомовская. Выскочила замуж за отца, в семью его была принята да свекром со свекровью обласкана, потому что женою оказалась честной, аккуратной и любящей. И к ним, старикам, полным уважением прониклась, к советам прислушивалась, всем хворям сочувствовала. Они и впрямь к женитьбе сына в статус пенсионный успели перейти – он у них последышем был, как они говорили. Поздний то есть ребенок. Майе и восьми лет не исполнилось, когда бабушка с дедушкой в один год умерли, оставив молодым эту вот квартиру. А мама с отцом, похоронив родителей, принялись Майе сестер-братьев рожать одного за другим, будто стремясь восполнить утрату. Сначала Ванька на свет появился, через три года Юлька, потом и за Сашкой в роддом сходили… Так и получилось, что мама за время своего замужества не поработала ни одного дня. Сначала Майя родилась, потом за стариками пригляд был нужен, потом дети…
Вообще, они очень хорошо жили, многодетная семья Дубровкиных. То есть дружно. В любви. На этом, на дружбе да на любви, это «хорошо» и заканчивалось. Достатка особого в доме не было, конечно же. А что делать? С четырьмя детьми не больно каким достатком разживешься… Но опять же и не бедствовали. Отец неплохую сталеварскую зарплату получал на своем металлургическом заводе, в бригадирах ходил. Фотография, что на Доске почета висела, аж пожелтела с годами. Правда, потом времена подошли такие, что почет этот стал уж и не в почете. Другие критерии для почета выявились. Материально заинтересованные. Стояли за спиной простого рабочего человека, дышали в нее горячо. Вот и отцу, видно, тоже дышали. Ему бы после ночной смены домой пойти, а он на вторую остался, на дневную. Вот и недоглядел с устатку – прорвало раньше времени чугунное варево заслонку, кинулось на волю, полетело в него раскаленными брызгами. Заживо сгорел человек – никто и опомниться не успел. Похоронили с почестями.
Поплакала несчастная Алевтина Дубровкина недельку всего. А больше нельзя было. Девять дней со смерти мужа отметила, вздохнула горестно и пошла заработок искать. Пенсию по потере кормильца назначили ей, конечно, но что это за деньги – слезы