– Исцеляет от бесплодия! – добавила казначейша.
– Снимает венец безбрачия! – вставила келарша.
Демьян свернул три блина вместе и, обмакнувши их в растопленное масло, отправил в рот.
– Мне почечуй, бесплодие и безбрачие ни к чему. Если я заболею, к врачам обращаться не стану. А ты, Иван? – промычал он набитым ртом.
– Вы, матушки, лучше о вере расскажите, какая вера самая истинная, самая правильная, – заговорил о своем юноша.
– Мы женщины темные, – вздохнула настоятельница. – Мы о вере ничего не знаем, а как нам старшие говорят, так и веруем. Наше дело монашеское, постническое – грибки солить, капустку квасить, яблочки мочить. А о вере нас не спрашивай. Завтра утром сходи, голубь, к блаженной Хавронье. Она тебе все растолкует. Она все знает, все ведает. А пока лучше вишневой наливочки выпей.
От выпивки Иван решительно отказался, чем немало огорчил Демагогию. Поэт же пил за двоих. И монахини под руки вывели его из-за стола.
Когда путников разводили по кельям, игуменья подмигнула царевичу и неожиданно игриво сказала:
– Желаю покойной ночи. Да не нужно ли еще чего? Может, прислать к тебе, голубь, сестрицу Фленушку? Не девка, огонь! И недорого возьму.
– Зачем она мне? – покраснел юноша.
– Как «зачем»? Пятки почешет, постель погреет.
Иван поспешил запереться в келье и лечь в кровать. Ворочаясь на пышных перинах под ситцевым одеялом, он думал: «И это верующие люди? Что за вера у них? Да в нашем безверном царстве нет таких бесстыжих баб, как в этом правоверном монастыре. Разве это святая обитель? Это просто гиблое место. Скорее бы утро! Скорее бы увидеть блаженную Хавронью!»
Встали рано, по монастырскому колоколу. После завтрака Демагогия повела гостей к чудотворной старице. Царевич старался не глядеть на настоятельницу, а та была невозмутима, строга и важна.
Хавронья жила в отдельном домике, маленьком и уютном. Возле него на лавках, на земле сидели многочисленные богомольцы, все больше немолодые крестьянки. Они терпеливо дожидались приема старицы, чтобы поведать ей свои беды и печали, а заодно и опустить в кружку для пожертвований жалкие истертые медяки.
Игуменья провела гостей прямо в избушку. Там на неубранной кровати сидела тщедушная старушонка, растрепанная и простоволосая. В углу смиренно стояли две послушницы-хожалки, собиравшие деньги с посетителей.
– Вот, матушка, это наши гости, странники Божьи. Прореки им что-нибудь! – низко поклонилась Демагогия.
Старица замахала руками и засмеялась беззубым ртом:
– Рада, батюшка родной! Рада, гость дорогой!
– Это добрый знак, – прошипела настоятельница. – Подходите по одному, ничего не говорите. Матушка сама все скажет.
Первым