Яркая брюнетка, перепрыгнув с борта катера на пристань, подала юноше руку – он послушно прыгнул вслед за нею, и они начали подъем по лестнице. Брюнетка вела его, привычно, и, как показалось Тати, демонстративно властно, будто окончательно утверждая этим своё неоспоримое право обладания. Поднимаясь, они подошли уже довольно близко; Тати, хотя и понимала, что начинает выходить за грани приличий, продолжала смотреть на них, а юноша, кажется, это заметил. Проходя мимо, он слегка повернул свою ловко замотанную дивной тканью головку – какое изящное движение, о, Всеблагая! – и два прелестных чёрных цветка – Тати почувствовала – распустились в тот миг именно для неё. Он тут же отвернулся, правда, и закивал чему-то, что говорила ему по-хармандонски с выражением резкой серьёзности на лице брюнетка, но Тати радостно встрепенулась, ободренная этим взглядом, как голодная птица единственной крошкой. Он посмотрел на меня, посмотрел! – пело в ней, и выждав паузу, она бодро побежала следом вверх по лестнице.
– Ты куда идёт, госпожа Тати, без мена? – остановила её возле входа во Дворец Дарина шай Мармаг. – Я просит тебе ждать, сложно говорить, чтоб не обидеть наши люди. Надо знать, как правильно.
Рядом с Дариной стояли, застенчиво спрятав руки за спины, другие атлантийки из миротворческой делегации.
Тати замялась, она ощутила себя застигнутой врасплох, её теперешний восторг казался ей переживанием необычайно интимным, словно даже прикосновение чужой мысли к этому восторгу могло его как-то обесценить или осквернить. И она усилием воли притушила в себе его сияние.
– Прости, госпожа шай Мармаг, я смотрела на рыб и кораллы, здесь очень красиво, – сказала Тати, обреченно скривив светскую улыбку.
– Да, конечно, я рада, что ты любит наше море, – переводчица расцвела от похвалы, адресованной её городу, её стране, и потому в определенном смысле и ей самой; Тати уже не первый раз замечала, что хармандонцам свойственна болезненная гордость за родину.
Дружеским ласковым жестом ухватив её под локоть, Дарина уже уверенно вела Тати по направлению к высоким дверям Дворца – многие иностранцы находят поразительным сочетание в хармандонцах их фанатичного целомудрия и некоторой бесцеремонности в отношении прикосновений: хармандонцу, например, ничего не стоит заключить в объятия практически незнакомого человека, и в то же время ни одна хармандонская женщина, и, тем более ни один хармандонский мужчина, не станет обсуждать свою личную жизнь даже с близкими друзьями.
Тати, всё ещё озаренная торжественной благодатью её впечатления, чувствовала себя смутно и зыбко, точно во сне. Перед её глазами мелькали дисплеи, баннеры, разноцветные шары и нарядные люди – но даже в этой громокипящей толпе, тем более в ней, Тати продолжала ощущать