Самолет съехал с полосы, возвратился по рулежке, пересек перрон и не спеша завернул на стоянку около сателлита. Скрипнули тормоза,; засвистели турбины, не в силах сразу остановиться на холостом ходу; успокоились маяки, медленно погасли глаза посадочных фар. И вот уже с уютным урчанием прокатил трап – вечный и самый лучший символ земли.
Теперь – моя работа. Я отпихнул рубчатую крышку люка, вытянул черный кабель аэродромного источника, щелкнул переключателями на распредщитке. Потом надавил тангетку рации:
– Диспетчер-девять, ответьте восемьдесят первому!
–Да, диспетчер-девять, внимательно слушаю…– отозвался заспанный голос нашей Татьяны. – Что такое, Глеб?
– Триста восемьдесят второй на стоянке. Я приму.
По трапу заковыляли пассажиры, еще не сбросившие оков вязкого предутреннего сна. Словно катер среди ледохода, над ними показалась плечистая фигура летчика. Я присмотрелся: работая в порту без малого одиннадцать лет, я знаю большинство базовых экипажей Точно, знакомый штурман – мой ровесник, кстати… Увидев меня, он взмахнул рукой.
– Привет, Станислав, – я подошел к трапу. – Как дела?
– Нормально. – Стас улыбнулся, хотя вид у него был усталый: ночной полет, как и ночная смена, изматывает своей принципиальной ненормальностью для ритма человеческой жизни.
– Ну, а как техника работала?
– Как швейцарские часы. Журнал чист, я уверен.
Бортжурнал чист и это был очень – очень! – хорошо. Пройдет полчаса; последние пассажиры скроются в недрах сателлита. сонные багажники с матюгами покидают в тележку унылое многопудье их чемоданов; отъедет спецмашина, звеня бутылками из-под выпитого на трассе лимонада… Пустой самолет скрипнет облегченно, приподнявшись на свободных гидравликах шасси. И тогда на землю сойдет бортинженер. Самый последний, но очень важный член экипажа. Он придирчиво оглядит машину снаружи и, если действительно там нет ничего, требующего аврального ремонта, то наше дело сделано. Регламентные работы, то есть запланированный текущий контроль, будет производить следующая смена. А наша – наша в самом деле кончилась.
Кон-чи-лась! Я блаженно вздохнул, ибо конец ночной смены – всегда хоть и маленькая, но радость.
После переменки народ потянулся к душевой, но мне и этого уже не хотелось: глаза слипались, а ноги не желали функционировать. Не имея сил даже подождать служебного автобуса, я отправился на остановку городского и загрузился в «тридцать девятый» как простой пассажир.
Рядом плюхнулся толстый дядька, крепко придавив меня к мелко вибрирующей стенке. Я лениво уперся лбом в стекло. Снаружи закружился назойливый калейдоскоп дорожных плакатов.
«Наш город – город музеев!»
«Наш город – центр передовой науки!»
«Наш город – порт скольки-то там морей!»
«Наш город