Она почти не говорила. Ситуация становилась ужасной – долгие молчания, вопросы, на которые следовали односложные ответы. Все так обыденно и очевидно. Он спросил:
– Как ваша мама?
Ее мать фактически продала ее. Когда ей было семнадцать; муж был старше, груб и упрятал её в психушку, когда она взбунтовалась. Она улыбнулась одной стороной лица – той, что без шрама.
– За моей матерью присматривают.
Она посмотрела поверх чайной чашки, которой чертила на скатерти пересекающиеся круги.
– Она престарелая и, как вы уже знаете, алкоголичка. Я выносила это, сколько могла. Сейчас она в одном заведении с тремя такими же престарелыми дамами и сестрой, которая в таких случаях ухаживает за ними. Она поставила чашку на блюдце.
– Она умирает.
– Мне жаль.
– Мортон, не говорите таких слов! Я не могу сожалеть, с чего бы это вам?
– Мне жаль её, я не просто сожалею.
Он рассказал ей про Кэтрин Джонсон. Похоже. Её это мало интересовало. Её собственная жизнь была посвящена наставлению проституток, как им уйти с улицы, найти работу; и ей не приходилось иметь дело, как он полагал, с молодыми привлекательными девушками. Она и сама была проституткой, так и не став «хорошей проституткой». Он попытался вспомнить забавные истории за прошедшие месяцы, но они не вызвали интереса. Откуда-то из небытия она произнесла:
– Я скоро стану вполне состоятельной».
– Деньги?
– Дело улаживается.
Он вспомнил. Она судилась с колледжем Оксфорд за свою долю в недвижимости мужа, после того, как он изменил завещание, а потом застрелился. Разбирательство продолжается четырнадцать лет. Она сказала:
– Они пытались измотать меня, но я становилась всё дороже. Мне причитается половина недвижимости плюс пенсия, которая должна быть платой за то, что моя мать сдала меня ему.
– Теперь вы можете не работать.
– Могу ли я? И что делать? Стать одной из женщин, которых я презираю? Уехать жить во Флоренцию? Она уставилась на чайную чашку, протёрла пальцем кольца, что «нарисовала». И, наконец, произнесла:
– Мне жаль, Мортон, что я такая неприятная. Она подняла глаза. – Вы, наверное, думали, что будет по-другому, да?
– Я думал? Она бесила его, когда была вот такой. – Да, я думал, что это будет несколько иначе.
– И я так думала. Я думала мы могли бы, – она встала. – Давайте пройдёмся.
Снаружи было по-прежнему светло, день в разгаре, но какого-то оттенка, который казался, угрожающим, жёлто-зелёным; воздух был душным,