Елка зазвенела всеми стеклянными шарами, радужными гирляндами и фарфоровыми мышами и медведями, задрожала картонными котами и бумажными золотыми рыбами. Она стала все сильнее дрожать и осыпаться, с нее осыпались игрушки и иглы, превращались в стеклянную пыль, в лунные осколки. Паркет трескался и выворачивался наружу землей, и в разломы нельзя было глядеть. Дети и не глядели, они все шли хороводом, не видя гибели, и срывались, падали в земные щели. Пахло землей и перегноем. Когда в светлом зале не осталось никого, кроме голой ели, осколков на полу и их троих, Ленина, взрослого Ивана и стриженного под горшок русого мальчика, погасили свет, из темноты подошла толстая женщина в холщовом скорбном балахоне, взяла Ивана за белую марлевую руку и повела, мальчик побежал впереди, подпрыгивая, а кресло с Лениным само покатилось за ними.
***
Они, пройдя лестницами, коридорами и анфиладами, оказались в небольшой комнате. Иван оглядывался по сторонам: хорошо, мило тут. Белый смешной столик на гнутых ножках, и на столе зеркало, трюмо называется. В зеркале отражается все, что на столе: склянки, пузырьки, флаконы, их тут тьма. Деревянная кровать, крашенная морилкой, аккуратно застелена, как в постной казарме. На этажерке сложены господские книги. Книги толкуют про равенство и братство. Господа их внимательно, в очках и пенсне, по юрким мышиным буквам водя слепым пальцем, читают и говорят беднякам, теперь все равны. Все, да не все! Они как были господа, а мы как были крестьяне, так и остались. Только у господ сейчас в подчинении армия. Целая армия пытальщиков. Одни люди пытают других, вот и вся тебе елка.
Толстая женщина показал Ивану жестом: садись.
В комнате был всего один стул, и он постеснялся на него сесть.
Опустился на колени и так стоял на коленях, а его культи торчали за его спиной, бинты от крови промокли.
Оба костыля его почтительно стояли в углу, у двери.
Он, задирая голову, смотрел на себя взрослого. И, стоя на коленях, он стал одного роста с собой; и смотрел на себя, мальчонку. В комнату напустили из форточки зимнего тумана. Он стал смутно видеть и смутно помнить.
…голос Ленина слабый
девочка вошла в открытую настежь дверь
садится за белый стол с кривыми ножками
толстая женщина пододвигает к ней бумагу
ручка скрипит
со стены смотрит чей-то сладкий пирог старинный портрет
глаза мерцают, волосы блестят, эта красавица никогда себя не убьет
и ее тоже никто не убьет
все мертвые смотрят на нас
толстая женщина смотрит на Ленина
он сидит в кресле и делает тайные знаки
пытается диктовать
толстая женщина повторяет за ним громкими словами его нищие жесты
девочка пишет диктант
бумага шуршит ползет из-под руки валится на пол
девочка ловит ее вслух читает
слова всплывают у Ивана подо лбом
…ДОГОНИМ