– Вот именно! Где?
– Правосудие человеческое несовершенно. А воздаяние всяк получит на Суде Божьем! Там ничего не скроешь, и никто не скроется!
– Грешники в ад, – кивнул Володя с горькой ухмылкой. – Другие – в рай! Так?
Он покачал головой и тяжело вздохнул.
– Нельзя делить мир на людей плохих и хороших, – продолжал старик. – Человек поступает и худо, и добро. Он в постоянном выборе, в каждой встрече, в деле или в слове. Если укореняется во зле, совершает чаще дурные поступки, то перестает замечать разницу. Он не чувствует, что сделал что-то не так. Совесть его заглушена. А скверные навыки, они, как проказа, проникают через всего человека, становятся его сутью.
Рева пожал плечами, с грустным задумчивым взглядом глядя перед собой на землю.
– И что же? – произнес он. – Стал злодеем. Ему все нипочем. «Не поймали – и будь доволен!» Да если так рассуждать, то таких – пруд пруди! Все вокруг! Каждый день: один соврет, другой прикарманит, третий обидит. И ходят, будто так надо. Потому что все так делают! А значит, и нет ничего зазорного! Чего стыдится, если у всех рыло в пуху? У одних больше, у других – меньше. Неважно. Кто считаться будет?
– Да, – горестно прошептал старик.
– А потом, – продолжал Рева, – помирает кто: поплакали, в трубы подудели, в землю закопали, стаканом помянули и забыли. Вот и жизнь прошла. А как жил? Что делал? Какую память оставил? Вот вопрос! А если человек хороший помирает, так его больше всех жалко. Видать, немного таких посреди нас.
– Господь мир сотворил. И только Ему ведомо, кто что содеял. Он откроется каждому по смерти и спросит за дела при жизни. А каково будет держать ответ перед Творцом? Делавшие добро и поступавшие по совести не умирают. Чистые сердцем и душой не погибают!
– Но таких нет! – почти воскликнул Володя. – Не бывает их!
– Есть! – возразил старик. – Да, мало, но есть! Они и сейчас посреди нас!
Рева с недоверием и недоумением посмотрел на отца Афанасия. Тот ответил ему кроткой улыбкой.
– Живы они, – спокойно и тихо произнес старик, – Мы их часто и живыми не замечаем, но они и после смерти с нами. Мы не видим, а вот младенцы бы увидели. Но только, как мы не разумеем иной раз слов их, так и око нечистое не может узреть чистоту. А перед смертью многие тоже видят. И духов темных, и ангелов.
– Это вы серьезно говорите? – спросил Рева. – А кого ж там отпевают сейчас?
– Тело оставил. Как скорлупку птенец. И теперь свободен.
– И как же теперь его близкие люди это переживут? Что для них, если он теперь – невидим? – с долей горького сарказма сказал Рева.
– Они страдают и печалятся о нем. Это естественно для человека. Он ушел. Они остались. Ему теперь – благодать Божия, а им – испытание