– Да ты что! Я же к тебе сердечно.
Коля протрезвел, обиделся и решительно шагнул к Баюнову, так что тот растерялся, понимая, что наговорил лишнего. Но, уловив, что Коля колеблется, рассвирепел сам. Что они все сегодня – белены объелись? Страна дураков, пьяниц, преступников, дебелых баб! Цепко, по-садистски, вкладывая вольноотпущенный гнев, сцапал Колю и, крича в его круглые красные глаза: – Тебе ничего не остается, кроме как драться! Потому что правда глаза колет! – выволок в коридор, оттолкнул и выдохнул, выплюнул сгусток злобы:
– Катись отсюда! Поди и избей хоть собаку, потому что больше тебе некого избить!
И захлопнул дверь. И решил: «Если он войдет, я его убью!» И приготовился. Но в коридоре было до странности тихо. «Папочка, грязный алкаш, хорошо бы тебе умереть, чтобы всякие подонки ко мне в друзья не набивались! – горячо взмолился он. – О, господи, да ведь он остаток забыл! – Баюнов сграбастал бутылку, как если бы выметал последний сор из избы, приоткрыл дверь. Коля стоял, прижавшись к стене, и осоловело моргал кроличьими, обиженными глазами. Слезы катились непроизвольно, он стыдился их, сдерживал, гримасничал. Баюнов молча запихнул бутылку ему в карман и прикрыл дверь. «Выпьем за Родину, выпьем за Сталина», – вспомнил он вдруг. С минуту ждал. Наконец Коля, отираясь вдоль стен, прошаркал по коридору – словно проволокли мешок. Хлопнула наружная дверь. Стало тихо; только наверху слабо стрекотали швейные машинки.
Понемногу собравшись с мыслями, Баюнов решил взять трехдневный отпуск за свой счет, но не ездить в Логатов, а отсидеться дома, отдохнуть. Придется отменить встречу с Анфисой.
Он застал Анфису в костюмерной. Прилыгая для убедительности, описал ситуацию. Анфиса искренне озаботилась его горем. Конечно, не к спеху, можно встретиться в другой раз.
– В следующее воскресенье, – сказал он.
Анфиса согласно кивнула. Ей не терпелось, чтобы он ушел, потому что он видел, как ее унижали. Он неуютно попереминался, закрепощенный ее сговорчивостью, промямлил: «Ну, пока…» – и неохотно вышел, как из клетки на волю.
Положив заявление на стол Нины Васильевны, он отправился побродить. Пока он ссорился со всеми, он не тревожился о телеграмме. И только теперь вспомнил, что так и не решил, ехать или остаться. Нельзя было, не приехав в Логатов, удостовериться, розыгрыш это или та самая правда, которой он так боялся. В закусочной он выпил кофе и, пока пригублял