В этом мире нет ничего лучше доброй резни. Это ещё папаша мой, горись ему хорошенько в аду, говаривал. А уж батя-то понимал толк в настоящей жизни, да. Помню, когда мы кололи свиней, это был целый праздник. Батяня ещё с вечера вострил свой знаменитый «свинорез», а мы, завистливо сверкая глазами, крутились вокруг. Папаша, сощурившись, долго любовался ножом, пробовал на палец «вострость» и в шутку замахивался на нас: «Заколю поросят!». Мы, подыгрывая ему, с дурашливым хрюканьем начинали нападать. Заканчивалась игра «великой резнёй» и все «поросята» отправлялись «на колбасу».
А на рассвете начиналась настоящая резня. Замахнув стакан первачка, папаша бухал кирзачами по грязи к сараю, где ожидали своего свинорылые. Мастер он был по забою – его часто приглашали даже в другие деревни. Отец ни разу не отказал: так любо ему было это дело.
Мы, то есть я и мой младший брательник Лёха, всегда подсобляли папане. Наша задача была в том, чтобы крепко удерживать порося, пока папаня ловко и аккуратно всаживал «свинорез» животине в сердце. Истошный визг тут же обрывался, сменяясь предсмертным хрипением. Лезвие ножа быстро перерезало свинье глотку, чтобы выпустить кровищу. Под густую ароматную струю подставлялся заранее приготовленный стакан. Затем неостывшая ещё кровь разбавлялась самогонкой, и мы по папашиному обычаю пили «за упокой». Вот так, с детских ещё лет мне и полюбились вкус кровищи и добрая резня. И любовь к животным оттуда же.
Ведь как взглянешь на мёртвого свинёныша, так – господи помилуй! —такая сладость в груди поднимается, аж страшно! Лежит он такой невинный, с горлышком перерезанным – ну чисто младенец после встречи с царём Иродом. И хочется обнять его, и приласкать. Однажды, когда никого рядом не было, я так и поступил. И стало мне так прекрасно, такое блаженство я испытал – прямо отпущение грехов.
Время скачет куда-то к едрене-фене, и вот уже родителя моего давно в живых нет. Как-то на светлый праздник Рождества ему по пьяному делу один мужик из соседней деревни Говнеево вилами брюхо распорол – так что всё нутро наружу и вывалилось. Такие происшествия у нас – дело обычное. Брат мой, Лёха, срок мотает: училку из нашей школы снасиловал, да потом башку ей поленом растюкал, чтоб не проболталась. Двенадцать лет ему за эту стерву дали. За удовольствие, значит, теперь расплачивается.
Я же после службы на военно-морском флоте, на славном крейсере «Адмирал Кочерыжкин», домой возвращаться не захотел. Что мне, бравому мариману, в этом рассаднике навоза и бескультурья делать? Посему после дембеля подался я в город Литейск. Думал: поступлю в институт, женюсь на городской, на дочке какого-нибудь начальника. Повышу свой социальный статус, стану большим человеком. Да хрен вышел.
Перво-наперво обломался я с институтом. В Литейске их два: тяжёлой промышленности и педагогический. Первый я сознательно отринул, а во втором профессорьё очкастое завалило меня на экзаменах. Видно, ждали, когда я им на лапу дам, – а откуда у меня бабки, я же не новорусская гнида какая, а нормальный деревенский мужик.
Но, поскольку возвращаться в родимое убожество у меня никакой охоты не было, я решил – как угодно,