Наступило 13 число, раздался вопль – то ли возмущения, что не уложились в 12-е, то ли радости, что наконец свобода. Но, как ни крути, я появился. И судьбу мою, видимо, определила сама дата рождения – «чёртова дюжина».
Середина 40-х, война постепенно близилась к завершению. Последствия этих жутких лет долго ещё будут сказываться на людях.
Одно радовало, что мамины родители жили в Кисловодске, в отличие от папиных. Климат здесь более подходящий, чем в Уфе, где были папины корни. Вот не помню, как оказалась мама в Уфе, да еще выпускницей музыкального училища по классу скрипки. То ли в связи с эвакуацией, из-за войны, то ли приехала поступать из Кисловодска в Уфу (что маловероятно). Но факт остается фактом, познакомились родители в Уфе.
Как оказался на Урале отец, я знаю хорошо. До Великой Отечественной он участвовал в Финской кампании 1939 года, командовал разведвзводом. В 1942-м, будучи лейтенантом, попал в окружение под Сталинградом. В результате бомбежки его контузило и ранило в правую руку. Осколок попал в локтевой сустав. Его, как и других раненых, в санитарном вагоне отправили на Урал.
Ранение в руку могло оказаться для отца роковым. Я объясню почему. Мне вспоминается трогательный эпизод из его детства, рассказанный им самим. Когда в 1922 году ему было 11 лет, его отец, мастер по изготовлению и ремонту баянов, и мама пошли в кино. А вернувшись, услышали, что кто-то играет на баяне популярный в то время вальс. Причем с вариациями и с басами. На следующий день моего отца отвели в музыкальную школу. Потом он окончил и музыкальное училище.
Так вот, ранение в руку, да еще в сустав, можно было сказать, перечёркивало всю жизнь. Поднялась температура, рука стала черная, распухла и сильно болела. Врачи пришли к выводу, что ее необходимо ампутировать ввиду начавшейся гангрены. Надо представить, что творилось в душе отца, музыканта, играющего на баяне и саксофоне…
В последний момент отец категорически отказался от операции. Его положили в палату для безнадёжных, но продолжали делать перевязки и давать лекарства.
Случилось невероятное! Рука из черной становилась черно-фиолетовой, затем фиолетово-бордовой, потом бордово-красной. Дальше цвет светлел – до полного выздоровления.
Но, поскольку осколок остался в суставе, рука уже не разгибалась полностью, и невозможно было, конечно, поднимать ею тяжести. Поэтому всю оставшуюся жизнь отец носил баян, либо саксофон, либо чемодан – в левой руке.
После госпиталя он работал руководителем оркестра в художественном театре Уфы. Мама была скрипачкой в этом оркестре. Рассказывала, как они с подружками обсуждали нового руководителя, гадали, какой он по характеру, строгий или нет.
В итоге, после того как отец еще и научил маму играть