Этот скучный церемониал еще не был вполне окончен, как в сенях послышался шум, говор и стук шагов, потом дверь распахнулась настежь и государь Петр Алексеевич вбежал в переднюю, а за ним поспешно вошли младшие братья царицы – Лев, Мартемьян и Федор Нарышкины – и дядька царевны дьяк Никита Моисеевич Зотов.
Четырнадцатилетний Петр, не по летам высокий и плечистый, смотрел семнадцатилетним юношей и тогда уже обещал в будущем быть богатырем. Голицын и бояре с первого взгляда на царевича успели убедиться в том, что в рассказе о нем Троекурова не было ничего преувеличенного. На царе был потасканный полинялый кафтан из зеленой объяри, обшитый золотым плетеным, сильно поношенным галуном. Из такого же галуна были и нашивки с кистями на груди. Высокие смазные сапоги его были забрызганы грязью. Густые черные кудри были всклочены и спускались на самые брови. Пот крупными каплями катился по его лицу, пылавшему румянцем здоровья. Но и в лице, и в насупленных бровях выражалось неудовольствие взрослого ребенка, не в пору оторванного от любимой забавы.
Не обращая ни малейшего внимания на поклоны бояр и князя Василия, Петр стремительно подошел к матери, поцеловал ее в руку, потом в щеку и стал рядом с ее креслом, сердито надувши губы и потупившись.
– Садись! – спокойно и твердо сказала ему царица, указывая на кресло, которое пододвинули ему сзади стряпчие.
– Могу и постоять – я не устал.
– Приказываю тебе сесть! – повторила тем же голосом Наталья Кирилловна.
И Петр повиновался ей, продолжая твердить вполголоса:
– Да мне некогда сидеть… У меня там работа стоит.
– Князь Иван Борисович, – обратилась царица к Троекурову, – изволь являть князей и бояр государю Петру Алексеевичу.
Троекуров дословно повторил царю то же, что говорил царице, и когда дошел до того, что «бояре просят о допущении их к руке великого государя», то лицо юноши вдруг прояснилось и он, улыбаясь очень добродушно, обратился к матери:
– Матушка, уж этого совсем нельзя – я так прытко бежал сюда по твоему приказу, что не успел и рук вымыть!
И он показал матери свои большие крепкие руки, перепачканные смолою.
Наталья Кирилловна так и всплеснула руками.
– Где это ты так перепачкаться изволил? Как тебе не стыдно!
– Не брани, матушка! Да отпусти скорее… Ей-же-ей – дело есть! Мы там карбус да шняку на Яузе оснащиваем. Их мастер из немецкой слободы смолит; а я ему помогаю.
– Успеешь все это и после сделать, ты теперь обязан принять бояр и запросить у них о здравии сестриц и тетушек.
Петр опять насупился, однако ж сказал недовольным тоном:
– Ну как там… все мои сестрицы и тетушки поздорову ли?
Оберегатель отвечал царю теми же обычными фразами, какими отвечал