Холод обжигал. Ветер свободно врывался через поднятую железную дверь, наметал на бетонный пол сухие листья. Ульрик поставил ящик и с трудом выпрямился. Из тени вынырнула трость, следом появились носы старомодных туфель, показался воротничок рубашки, высокий лоб с залысинами, острый подбородок, и вот черные, как давно остывшие угли, глаза жадно впились в Ульрика.
– Доброе утро, мистер Голла…
– Ты уволен.
Где-то на улице залаяла собака. Лай перешел в скулеж, и все смолкло.
– За расчетом можешь не приходить – я спишу его в счет долга.
– Долга?
– Ты украл у меня, – старик помедлил, – банку краски. Так что можешь убираться.
– Вздор.
– Все вы так говорите. Ни у кого еще не хватило духу признаться. Да-с.
Голладжер отвернулся.
– Это из-за печати? Вы узнали, что я неудачник?
– Вовсе нет.
По голосу было ясно, что старик врет.
– Согласно закону вам запрещено отказывать в приеме на работу по признаку расы, пола, национальности, языка…
– Убирайся, или я вызову полицию, – беззлобно бросил Голладжер.
– Вызывайте, и я с удовольствием расскажу им, кто на самом деле учинил пожар на складе в прошлом месяце. Сколько вы получили по страховке?
Трость перестала стучать по бетону. Голладжер замер, надежно укрытый тьмой. Терпеливый паук, который почуял, как дернулась нить, и ждущий нового рывка – что попало в сети: добыча или ветер бросил сухой листок?
Ульрик молчал.
– Чего ты хочешь? – спросил старик.
– Работать здесь дальше.
– Неужели? – проскрипел Голладжер. – А почему на каторгу не попросишься?
– Мое дело.
– Я дам рекомендацию. С ней тебя возьмут куда угодно.
– Мне нравится здесь.
Голладжер пробормотал что-то о «первостатейных жуликах», и стук трости возобновился, отлетая от стен гулким эхом.
…Старик лежал в пятне света, издали похожий на груду тряпья. Ульрик тотчас узнал его – тот самый, что околачивался возле булочной. Голова запрокинута, рот оскален, глаза широко открыты и слепо таращатся в черное беззвездное небо. Левая рука свесилась с тротуара, будто с края кровати, грязные пальцы утонули в луже.
– Вы меня слышите? Вам плохо?
Ульрик склонился над стариком и, не обращая внимания на вонь, попытался привести в чувство. Старик моргнул. Не успел Ульрик удивиться, как пальцы вынырнули из лужи, в них сверкнула опасная бритва.
– Я прекрасно тебя слышу, сынок, а ты меня?
– Э-э-э, – только и ответил Ульрик, почувствовав, как лезвие уперлось в горло.
– Отлично. Раз мы так хорошо ладим, может, отдашь бумажник? Думай об этом, как