Автор: Ольга Боровских (Москва, Россия)
История-победитель в спецноминации «За осознанно выбранный путь»
Я никогда не забуду этот день. День моего второго рождения. Когда пишу это, чувствую, как ничтожны и банальны слова перед тем, что произошло на самом деле, что значило это в моей жизни.
Это случилось однажды вечером. Мне было плохо уже сутки, я почти ничего не ела, но кормила грудью своего годовалого сына. К концу дня, выполнив почти все материнские обязанности, я поняла, что ужасно устала и голодна. Я сварила себе гречки, залила ее молоком. Съев пару ложек, поняла, что это была моя самая большая ошибка.
В тот вечер мне было так плохо и так больно, как не было никогда в жизни. Сын страшно испугался и плакал, просясь на руки, а я была не в силах его взять. Мое сердце разрывалось от того, как он испугался, но я не могла ничего сделать. Я позвонила мужу, попросив его ехать скорее домой и вызвать мне скорую. Ожидая их, я шептала: «Господи, пожалуйста, только не умереть». Я шептала и плакала. «Господи, только не умереть, Сержик еще такой маленький».
Дорога в больницу на скорой была самой долгой в моей жизни. Я всем телом, всей своей болью ощущала каждую неровность дороги. Я взывала, плакала и не знала, что со мной.
Прошло уже больше полугода, а в моей голове до сих пор очень отчетливые образы. Вот я согнувшись пытаюсь дойти до комнаты, где меня ждут врачи, вот дежурный хирург держит меня за руку, пытаясь успокоить и услышать, что случилось. Ледяная грелка на ночь. Снимаю кольца, раздеваюсь, укрываюсь простыней, ложусь на холодную каталку. Она тарахтит, а я плачу. Вот муж, стараясь убедительно улыбаться, говорит, что все будет хорошо. А я шепчу, но уже про себя: «Только бы не умереть».
Потом на операционном столе, перед самым началом операции, когда медсестры готовят меня и мое тело, я стараюсь не плакать (нельзя, ведь скоро наркоз) и спрашиваю (как будто они знают), все ли будет хорошо. Ведь у меня ребенок, такой маленький.
Реанимация, в которой я очнулась была от пола до потолка в плитке. Кажется, ты лежишь в огромной ванной комнате. Открыв глаза, я поняла, что я все еще тут. И мне снова захотелось плакать, но уже от благодарности. Плакать было нечем, очень хотелось пить. Первое, что мне сказали, что мне нельзя двигаться, иначе я могу умереть. Во мне трубки, которые трогать ни в коем случае нельзя. Это потом я узнала, что так говорят всем, на случай, если кто-то после наркоза захочет их сорвать. Я лежала, стараясь вообще не шевелиться.
Рядом со мной восьмидесятилетний старик, выпивший стакан уксуса. Он хрипел и матерился, когда его пытались помыть или взять кровь. Впереди у окна – большая очень желтая женщина. Она все время крутится, будто не может найти удобного положения и просит воды. Медсестры то и дело дают ей попить. Я закрываю глаза и погружаюсь у глубокий сон, надеясь, что во время сна ничего не случится.
На мне шрам от груди до пупка. В нем дыра с два моих пальца. Из дыры торчит трубка. А рядом в животе еще шесть трубок. Я бодрюсь, шучу