Новое о декабристах. Прощенные, оправданные и необнаруженные следствием участники тайных обществ и военных выступлений 1825–1826 гг.. П. В. Ильин

скрыть (по крайней мере, первоначально) наиболее обвиняющие их обстоятельства. Сам факт полного и решительного отрицания своей причастности к тайному обществу, утверждений о полном «неведении» существования этого общества со стороны наиболее важных деятелей декабристской конспирации на первых допросах (не исключая П. И. Пестеля, А. П. Юшневского и др.), служит доказательством существования этого стремления, которое, несомненно, оказывало влияние на содержание показаний и в дальнейшем, на протяжении всего процесса. В ряде случаев лишь многочисленные очные ставки и предъявляемые один за другим обвиняющие показания делали бессмысленным дальнейшее упорное отрицание и заставляли менять тактику защиты (случаи С. М. Семенова и др.).

      Дальнейшие изменения в позиции подследственного, очевидно, происходили в зависимости от примененных следствием мер воздействия на арестованного. Это воздействие было различным и варьировалось, исходя из полученных данных о роли и значении подследственного в тайном обществе. Пожалуй, наиболее откровенные сообщения о приемах и средствах, использованных следствием для многостороннего давления на главных обвиняемых, принадлежат мемуаристам и, в особенности, А. В. Поджио (записки последнего представляют собой размышления о следственном процессе в связи с историей России и историей либеральных идей). К числу такого рода средств он отнес угрозы (смертной казни, пытки), высказанные при первых допросах; обещание императорского помилования; обещание значительного смягчения участи; «увещания» (воздействие на моральное состояние подследственных); особые угрозы и средства физического воздействия в отношении «запирающихся» (ручные и ножные «железа», режим содержания, питания и т. п.). Одним из первых и часто повторяющихся приемов, судя по указаниям мемуариста, было сообщение о полной осведомленности следствия относительно главной обвиняющей информации: вновь привлеченному объявлялось, что власти уже все известно, поэтому ему только нужно подтвердить искренним сознанием свое участие. К «техническим приемам» следствия, которые позволяли открыть «поток признаний», следует отнести «подтверждение» уже известного: арестованному предъявлялись имеющиеся уличающие показания, от него требовалось лишь подтвердить и расширить их содержание. Наконец, в обмен на обещанное прощение или смягчение наказания требовались искренние «чистосердечные» признания, что подразумевало, с одной стороны, полную истинность, откровенность и полноту показаний, а с другой, особенно по мере того, как двигалась к концу работа следователей, готовность в оформлении обвиняющей картины деятельности тайного общества[342].

      Недавно опубликованная статья Н. В. Самовер и К. Г. Боленко представляет новое слово в интерпретации «откровенных» следственных показаний, полученных на процессе 1825–1826 гг. Исследователи полагают, что речь можно вести о своеобразном «торге» или, по формулировке авторов, «обмене» между подследственными