Я иногда заходила к ней в гости – в ее неуютную, необжитую комнату в общежитии, где собирались начинающие поэты, барды и неформалы. Было много вина, сигарет, стихов. Она была хозяйкой салона, поэтической королевой, признанным мастером современной поэзии.
И все же я иногда ловила на себе ее мимолетный просящий взгляд и знала его причину: она от меня все еще зависела и словно умоляла освободить. Ей было тесно рядом со мной. Я знала, что скоро, когда будет издан ее первый авторский сборник, эта зависимость рассыплется в прах, и она забудет обо мне.
***
Однажды я вместе с ней и другими авторами отправилась на молодежный поэтический фестиваль. Это было обычное дело, но в таком составе мы ехали впервые: почти вся наша поэтическая секция во главе с профессором литературы, который должен был возглавлять жюри.
Поездка в автобусе оказалась для меня мучительной – моя звезда рядом на сиденье ныла, капризничала и грозилась сразу же уехать обратно. Чтобы отгородиться от ее домогательств, я стала писать. Процесс творчества для нее был свят, она успокоилась, но передышка была временной.
Я на тот момент была одним из руководителей фестиваля, мне оказывали уважение, и я чувствовала, что рядом со мной ее пребывание даже в качестве «восходящей звезды» современной поэзии казалось ей самой каким-то незначительным. Я де-факто была признанным творцом, пройдя собственный многолетний путь литературных неудач, а она постоянно доказывала свою гениальность стихами и все равно оставалась где-то внизу – среди всех остальных. Я понимала, что она злится и пытается это скрыть.
Потом были встречи, регистрация, первые знакомства с приезжими, фотографии возле моря. Вечером с моими «пожилыми» подругами-поэтессами и с ней – «звезда» не захотела оставаться с юными поэтами, они были ей не интересны – мы зашли в кафе на приморском бульваре, заказали сосиски и под нехитрый ужин выпили две бутылки прекрасного хереса.
Закончили посиделки чтением стихов вслух. Даже предложили украсить стены кафе нашими автографами. Официантки, смеясь, отказались. Мы веселились от души, вот только Рыжая как-то сникла. Впрочем, я могла ее понять – нам было всем по сорок лет и больше, а нашей нимфетке – всего ничего. Да и внимание уделяли не ей. Она заскучала.
Потом гуляли по ночному городу, любовались огнями порта, приставали к прохожим, от души смеялись, громко читали стихи на причале, курили сигареты, даже прятались в высоких кустах самшита от проходящего мимо патруля милиции. Было по-настоящему здорово, свободно, весело!
И только Рыжая плелась где-то в хвосте с кислым