– Кто дал мне имя? – отчего это интересует, неясно: праздное любопытство, не иначе.
– Мать… Твоя названная мать, – каудихо провел рукой по затылку, почесал лоб. – Я хотел назвать тебя в честь своего деда: Ондри. Но твоя мать… Итсуль… она была чужачкой, ей не очень нравились талмеридские имена, даже мое. Только «Виэльди» нравилось. Она попросила, я не смог отказать.
– А «Данеска» ей нравилось?
– Когда она тебя родила… то есть думала, что родила, то наконец почувствовала себя своей… талмеридкой. Она не возражала, чтобы я выбрал имя твоей сестре.
– Она мне не сестра!
Андио Каммейра поджал губы, хмыкнул и бросил:
– Пусть так. Но твоя очередь отвечать на вопросы: давно у вас… это? У тебя и Данески?
– А я давно вернулся?
– Отвечаешь вопросом на вопрос? Ладно… Спрошу яснее: когда? Когда это случилось впервые?
Можно солгать, но есть ли в этом смысл? Пусть не положено открывать то, что было на празднестве: кто видел, тот видел, кто знает, тот знает, – но Андио Каммейра все же каудихо…
– В тот раз ты угадал: Данеска была на Празднике-Середины-Лета, и на ней были красные бусины…
Не-отец изогнул брови, затем наморщил лоб.
– А ты… победил в состязаниях?
– Ну да…
– Бедные мои дети, – каудихо покачал головой. – Мне жаль, что так вышло… Мне вас очень жаль.
Андио Каммейра выглядел таким огорченным, что Виэльди почти поверил в его искренность и воскликнул:
– Так отдай мне Данеску! Она не сестра мне, зато ты почти мой отец. – Он вскочил с дивана. – Неужели ты не хочешь нам счастья?
Каудихо тоже встал и прищурился.
– Счастья? Думаешь, оно у вас будет? Подумай головой, – он постучал себя по лбу, – а не тем, что между ног болтается. Даже если я на это соглашусь – а я не соглашусь! – то кто из талмеридов поверит, будто ты и Данеска не брат и сестра? Никто! А обряд крови… он нужен только твоему деду. Мне бы хватило и того, чтобы ты на словах признал себя моим сыном.
– Меня не волнуют талмериды! – огрызнулся Виэльди.
Каудихо приблизился и сжал его плечо.
– Не волнуют? А кто тогда тебя волнует? Верийцы? Вряд ли. Данеска? Нет. Иначе ты подумал бы и о ней, а не только о собственной похоти – ну или как ты там это называешь? Но ты ни о ком не думал и не думаешь, кроме себя! Ладно, тебе нет дела до судеб талмеридов, до моей судьбы, но об участи Данески ты хоть на миг задумался? Что ее ждет рядом с тобой? Ответь!
– Она не будет бедствовать!
– Да. Верю. Но разве сытость – это все, что нужно людям? Я уже говорил: даже если я соглашусь – а я не соглашусь, – вы все равно станете изгоями. Люди начнут вас избегать, злословить за спиной… А если уйдете в другие земли, то станете там никем, чужаками.
– Пусть!
– Это тебе «пусть». Ты – мужчина, привык