Панин поклонился в сторону барона холодно и высокомерно и возразил:
– Не сомневаюсь в преданности барона вашему императорскому высочеству, но тем не менее не нахожу возможным говорить в его присутствии о государственных делах России, несмотря даже на национальный русский костюм этого господина. То же самое я принужден сказать и о графине Воронцовой. Я не признаю ее права присутствовать здесь и слушать мой совет, который вы, ваше императорское высочество, может быть, пожелаете милостиво принять.
– Однако вы говорите очень странным тоном! – воскликнул великий князь. – Когда я буду императором, то могу назначить барона фельдмаршалом или министром и он будет иметь столько же прав в России, сколько и вы. Что касается графини, то она мой самый близкий, самый дорогой друг. Когда власть перейдет в мои руки и я буду так же могуществен, как мой дед, Петр Великий, я отправлю принцессу ангальтцербстскую, навязанную мне в жены, за границу, а сам женюсь на Елизавете Романовне и сделаю ее императрицей. Будьте же осторожны в своих выражениях! А затем говорите то, что хотели сказать, как видите, присутствие графини Воронцовой не может нам мешать.
Возлюбленная великого князя положила свою руку на руку Петра Федоровича и высокомерно посмотрела на Панина. Барон Бломштедт смущенно потупил взор.
– Ваше императорское высочество! Вы, конечно, будете делать то, что подскажет вам ваша совесть и что вы в состоянии будете выполнить, – спокойно возразил воспитатель Павла Петровича. – А теперь позвольте мне удалиться, так как в присутствии графини Воронцовой я не скажу ни слова. Затем я очень советовал бы вам, ваше императорское высочество, испытать свои силы: действительно ли вы в состоянии выполнить то, что сделал Петр Великий?
– Ступайте, ступайте с Богом! – вмешалась разозленная Елизавета Романовна. – Мы поступим так, как найдем нужным.
Панин поклонился великому князю и, даже не взглянув на его возлюбленную, направился к дверям.
Гудович быстро подошел к смущенному Петру Федоровичу и решительно произнес:
– Выслушайте Панина, ваше императорское высочество! Мне кажется, он прав и желает вам добра. Затем это вас ровно ни к чему не обязывает, ведь вы властны поступать как угодно.
Великий князь робко взглянул на графиню Воронцову.
– Тогда уйди лучше, Романовна, – наконец сказал он, – ты видишь, Никита Иванович ни за что не хочет говорить в твоем присутствии.
– Так вот ваши обещания! – воскликнула Воронцова, бросая на Панина молниеносные взгляды. – Так вот ваши обещания! – обратилась она к Петру Федоровичу. – Вы еще не успели вступить на первую ступеньку трона, а уже изменяете мне, бросаете меня? Так-то вы держите свое царское слово?
– Прежде всего нужно сделаться царем, – возразил Гудович, – и мне кажется, что хотя вы,