ИЗ приведённых «немых доказательств» логично вытекает серия взаимосвязанных вопросов:
– Было ли в то время два разных языка: славянский и русский («рускай», «русьский»)?
– Если да, то был ли этот «русский» язык:
– родственным готскому языку?
– языком «аристократии» тогдашней Руси?
– одним из языков, широко использовавшихся в Хазарии (и если да, то кем)?
– Почему историки, даже не задаваясь этими очевидными вопросами, не рассматривая хотя бы даже и с отрицательным выводом – как они обычно это делают – вполне здравую версию, к которой подталкивают некоторые исторические сведения, вместо этого сходу предпочитают писать, невзирая ни на какие, даже самые смешные и недостойные академиков натяжки, о тупиковых с точки зрения дальнейших исследований «описках» – и точка?
Ответов у меня на все эти вопросы, естественно, нет. И пока в академическом мире только что приведённую логику одной из возможных гипотез будут просто не замечать или в лучшем случае мигом и без корректных аргументов отфутболивать, как наиглупейшую, окончательных ответов и не будет; ни у кого. Поскольку все «немые» свидетельства обладают тем неприятным свойством, что для окончательности ответа на них – как и для законности объявления преступника преступником, даже если его поймали с поличным – обязательно нужен официальный приговор уполномоченной инстанции. А пока его нет, все остальные рассуждения будут, как сегодня выражаются, «конспирологией»; хоть ты «по факту» до самого донышка правды докопайся.
И вот тут-то и оказывается любой рядовой человек перед очень неприятным и трудным выбором. Потому что ведь попадать в постыдный разряд «конспирологов» никому не хочется – даже наедине с самим собой, даже в тиши своего кабинета, даже в никому постороннему никогда и никак не доступном уединении с глазу на глаз с самим собой.
Свет в конце тупика
ПЕРВАЯ инстинктивная реакция любого, кто попадает в такую ситуацию, выражается обычно в попытке найти причину, по которой очевидно немое свидетельство остаётся