– Как зовут тебя? – выдохнул Свечкин, заворожено глядя в глаза девушки. У него в уме была тысяча вопросов, но решился он лишь на один.
– Марья.
– Мария? – не расслышал Александр, погруженный в догадки на счет загадочной девушки. Его тянуло к ней с непреодолимой силой, так, что терялись все остальные чувства кроме этого.
– Марья, – ее глаза зло сверкнули. – Не Мария.
Свечкин вздрогнул от этой вспышки, и понял, лишь стоит ему замолчать, как он потеряет эту девушку навсегда. Ему этого не хотелось.
– Ухо контужено. Не злись, – только и смог придумать он, слегка улыбнувшись. Контузия была, но слух оставался в норме.
Девушка улыбнулась в ответ, одними уголками губ, и медленно провела пальцем по шраму на его щеке. Прикосновение овеяло холодом, от руки не исходило ровным счетом никакого тепла.
– Позволь я тебя провожу, – сказал он задумчиво.
– Но ты же не знаешь, куда я иду, – глаза светились иронией. Александр не мог понять, как в них всего за пару минут до того вмещалась вся свирепая ярость мира, когда девушка смотрела на мужика с ножом. – Тебе может оказаться не по пути.
– Мы сами выбираем свой путь, – Свечкин придвинулся ближе, любуясь. – Сегодня я хочу пойти с тобой.
– Тебе еще рано со мной идти, – она улыбнулась впервые по-настоящему тепло; хотя Александру то ли от этой улыбки, то ли от скрытого смысла слов, стало немного не по себе. – Сиди, я пойду, – добавила девушка.
Она встала и пошла к выходу, а Свечкин остался сидеть, провожая ее взглядом. Она, несомненно, почувствовала его взгляд в спину, и обернулась.
– Еще увидимся, воин, – тихий и нежный голос пролетел разделяющие их метры и прозвучал словно бы в самой голове Александра.
Девушка вышла из троллейбуса. Свечкин припал к окну, но на улице уже никого не было. Она просто исчезла в одно мгновение, оставив чувство, будто мужчине привиделась грива черных, цвета воронова крыла, пахнущих корицей волос и колдовские ярко-зеленые глаза.
– Марья… – сказал Александр, тронув шрам. Потом он тряхнул головой и вывел себя из зачарованного состояния. – Чего завис? – спросил он шепотом у себя. – Баб что ли красивых не видел?
И мысли перешли в другое русло.
На рассвете Свечкин сидел на могиле своих родителей, оперев локти на стол и рассматривая фотографию с родными и гордыми лицами. Только он, сигарета и семейная фотография. Еще не было слышно шума города, куда-то затерялись бомжи; и собаки, за ночь устав лаять, разбрелись по своим лежбищам. Его одиночество никто не нарушал, и он был благодарен за это высшим силам. На самом деле благодарен. Иногда нам, особенно в такие минуты, необходимо одиночество и покой.
Такие молодые… Отцу на момент автокатастрофы было тридцать пять, матери на год меньше. А теперь их сын, будучи сам почти ровесником, смотрит на памятник серого мрамора, как на печать, скрепившую и