Все разом переключились на Рудольфа Штайнера. Стали обсуждать какую-то его теорию…
– Иисус Христос – это последующая инкарнация Заратустры, – убежденно заверил парень в совершенно темных солнечных очках.
В ответ заговорили сразу несколько человек. Я вслушивался, но по-прежнему не очень понимал, о чем речь.
– Иисус – аватара Вишны. Вы читали о жизни Иисуса в Индии? Есть книга, в которой очень интересно говорится об общей этимологии слов «христос» и «кришна», – вставил мой сосед по дивану.
– Заратустра прошел множество других инкарнаций, прежде чем воплотился в Христа, – подтвердили с дивана напротив. – Все дело в том, что Иисус представлен не только древней душой Заратустры, но и свежей небесной душой… Иисусов двое…
Я бросил красноречивый взгляд на Сергея и кивнул головой на дверь. Сергей подмигнул мне и направился к выходу. Прикрыв дверь, я прошептал:
– Какие еще Вишны и Заратустры, Сергей? Этот Генон, не спорю, интересные вещи говорит, но какие еще два Иисуса? Куда ты меня привел? Какая-то квартира заговорщиков!..
– Извини, дорогой, – перебил меня Сергей, – но это все серьезные люди, занятые поиском истины! Истины, понимаешь! А не замшелой традиции. Это студенты лучшего в стране университета. А закрываться в какую-то одну религию как в скорлупу, – это признак легкомыслия и даже, извини, скудоумия.
Я тут же попрощался с Сергеем, сославшись на срочные дела, но расстались мы вполне дружелюбно.
***
На следующий день я был в гостях у Андрея. Он как-то возмужал, держался бодро. Во всяком случае я не видел в его взгляде той растерянности и тоски, которые подмечал иногда в Израиле.
Жил Андрей в Сокольниках в однокомнатной квартире добротного многоэтажного дома, по всей видимости, сталинских времен, с большим внутренним двором. Располагался дом у самого парка, недалеко от центрального входа.
Обустроился Андрей со вкусом: мебель была хоть и не антикварная, но старая, с историей, такую хотелось разглядывать – комоду, письменному столу, буфету и стульям на вид было лет по сто. По периметру комната была обставлена книжными шкафами и стеллажами, причем один стеллаж комнату перегораживал, деля ее на «приемную» и «кабинет», как возвышенно именовал два образовавшихся помещения Андрей.
Книги на этих стеллажах были самые разные: по философии, математике, биологии, но особенно много по истории. Художественная литература тоже присутствовала, но большинства не составляла. Имелись и какие-то