Карим коротко объяснил:
– Я, по некоторым соображениям, решил объявить работникам комбината о своём вхождении в право собственности через два дня. Но мой юрист уже сейчас должен приступить к работе с документацией. Для этого я попрошу Вас о следующем – организовать Соломону Наумовичу и его телохранителю отдельный кабинет. Он должен быть обеспечен всей необходимой оргтехникой, перечень которой он вам предоставит. И ещё – это очень важно! Мне необходимо исключить какую-либо утечку того, что Вы сейчас услышали. Так как Вы – единственный, кто теперь знает о смене собственника на комбинате, то при любом возникновении слухов, разговоров на данную тему, мы будем определённо знать их источник и примем серьёзные меры, повторяю, очень серьёзные, чреватые тяжёлыми последствиями для их распространителя. Прошу Вас ответственно отнестись к моим словам. От того, как Вы прислушаетесь к этому предупреждению, будет зависеть и Ваша дальнейшая судьба, возможность работать с нами в будущем.
Ошеломлённый услышанным и увиденным, неслыханным доселе, начальник юридического отдела – пожилой узбек, только растерянно хлопал глазами под тяжёлыми роговыми очками и что-то жевал губами. Пришлось Кариму слегка повысить голос:
– Так Вы поняли, что я потребовал или мне надо ещё раз повторить?
– Что Вы, Что Вы… Я всё понял… Я всё сделаю, как Вы приказали… Но скажите, могу ли я связаться с Ошером Мендловичем, переговорить с ним, ведь это так внезапно, никто о продаже комбината ничего и не слышал, поймите меня правильно. Я не думаю ставить под сомнение Ваши слова и слова уважаемого Соломона Наумовича, о котором я уже наслышан и чей профессионализм высоко оценён Ошером Мендловичем. Но он же этот комбинат своими руками, можно сказать, всем своим сердцем создавал, сколько в него труда, здоровья вложил, а сколько ему пришлось пережить в эти годы, особенно, когда господин Икрам начал многое требовать! Как же он так мог – продать? Ему же это всё равно, что родную дочь продать. И Ошер Мендлович ведь никому ничего не сказал, ни с кем не поделился, мы же столько вместе пережили!
Наверное, этот старый сподвижник бывшего хозяина комбината, который и сам многое сделал для становления, развития и сохранения сего флагмана республики, ещё долго бы сокрушался, оказавшись фактически брошенным тем, в кого он безгранично верил.
Однако, что мог сказать, чем мог утешить его Карим? Будь прокляты эти твари, что задумали сей переворот, разрушили многие судьбы, грязным сапогом прошлись по душам простых тружеников. Он как раз и взялся за задачу восстановления того, что порушили эти нелюди, именно для них, скромных тружеников, положивших всю свою жизнь в этот комбинат, бывший для них, их семей главной опорой, смыслом их жизни. Карим прервал сетования старого юриста:
– Сможете переговорить, если Вы позвоните за свой счёт в Израиль. Он уже улетел к своим близким и, по моим данным, сюда более возвращаться не намерен. К тому же уже и некуда, свой дом он также продал.
Старый