– Будь здоров… Бобби! Желаю тебе… побыстрее выбраться… из этого… – Паркинсои не договорил и безнадежно махнул рукой.
Роберт молча кивнул.
«Пожелание, конечно, хорошее, только – вот жалость! – несбыточное. У нас же нет выбора. Так и превратимся в гниль».
Паркинсон задрал голову, поймал ртом горлышко бутылки, и его острый кадык судорожно задергался. Роберт шумно выдохнул, как делал это когда-то Дик Редстоу, и начал пить торопливыми глотками.
Гортань неожиданно обожгло, а из глаз потекли слезы, хотя он давно уже не считал себя новичком в этом деле. Впервые он основательно напился еще полтора года назад вместе с Германом Риком, которому было бы теперь девятнадцать. Они заперлись тогда в каморке Германа и пили прямо из горлышка, рисуясь друг перед другом. Вернее, рисовался-то Роберт – Рику было не впервой. Сначала Роберта тошнило, а потом это прошло, и когда Рик предложил пойти к Софи, Роберт тут же согласился. Они тогда долго плутали по коридорам и горланили веселые песни из боевиков, и Роберту таки стало плохо. Потом они все же разыскали Софи, и Герман полез к ней, а Роберт постыднейшим образом заснул, упав в кресло. И проснулся бог знает когда, и готов был провалиться сквозь пол от насмешек Софи, и чувствовал себя так отвратительно, что дальше некуда. Тех давних насмешек он не мог простить Софи до сих пор.
– Бобби… Пей еще… Я передохну… – выдавил из себя Паркинсон, пытаясь отыскать невидящими глазами фотографию на стене.
Роберт присел на корточки и заглянул под стол, потом под кресло. Непочатую бутылку он нашел под кроватью. Оказалось, что это первосортное виски, и он довольно быстро сумел влить в себя еще полстакана.
Паркинсон уснул, придавив косматой головой худые руки, и теперь его не разбудили бы даже сирены тревоги. Роберт отлично изучил поведение Паркинсона: тот проспит несколько часов, потом проснется почти трезвым, по крайней мере, с виду, и будет искать недопитое, а если не найдет – поплетется в бар. И все начнется сначала.
Опьянение подкрадывалось незаметно, а потом сразу навалилось и крепко засело в теле. Тугой обруч сдавил голову, в висках застучало. Роберт, оглушенный, сел на край стола, и по спине побежали мурашки, и похолодели пальцы, и дверь подскочила, потому что он сполз со стола и, пошатываясь, бросился в коридор.
Стены нехотя проползали мимо, иногда угрожающе наклоняясь, синие огни расплывались и дрожали. Роберт внезапно обнаружил, что бормочет какие-то слова вышедшим из повиновения неповоротливым языком и ударил себя по щеке.
– Пр-рекрати!..
За изгибом коридора он чуть не налетел на ползущую женщину. Лиз была настолько пьяной, что оставалось только гадать, как она еще умудряется ползти, упираясь в пол ладонями и коленями, а не валяется где-нибудь в холодном полумраке коридоров. Лиз была молодой, чуть старше двадцати, но лицо ее сейчас напоминало мокрую грязную