Мисс Рэчел с живым вниманием слушала этот рассказ.
– Второй урок был мне дан в Бразилии, где я путешествовал с местным охотником, язык которого не совсем хорошо понимал, – продолжал Мартиньи. – В один прекрасный вечер, с ружьем в руке, я выслеживал дикого быка, как вдруг заметил в высокой траве два сверкающих глаза, устремленных на меня. Охотник, бывший недалеко – бразильские охотники всегда ездят верхом, – закричал мне что-то, но я не расслышал. Думая, что я имею дело с дикой кошкой, я прицелился между двух глаз, смотревших на меня, и выстрелил. Пуля отскочила, как от скалы, и тотчас огромный зверь бросился на меня. Это был ягуар. Одним ударом лапы он отшвырнул меня футов на пять. Без сомнения, он не хотел этим ограничить свои ласки, когда мне на помощь прискакал охотник. Я уже чувствовал на своем лице горячее дыхание зверя, но в следующий миг аркан стянул шею ягуара. В ответ на мою благодарную речь охотник признался, что ему гораздо более хотелось заполучить шкуру ягуара, чем спасти мою: шкура ягуара стоила десять долларов, а моя – ничего… По крайней мере, в глазах бразильского охотника. Вот видите, каким образом я получил несколько наглядных уроков. Избавлю вас от множества других в том же роде уроков, которые я получил, шатаясь по свету. Поэтому, как и мадемуазель Оинз, я считаю, что естествознание очень хорошая вещь.
– Вы подвергались большим опасностям, виконт, – тихо сказала Клара. – Это должно было бы внушить вам отвращение к кочевой жизни, исполненной приключений.
– Если бы какая-нибудь такая же добрая и прелестная особа, как вы, интересовалась моей участью, то, может быть, я посчитал бы, что жизнью стоит дорожить… Но если бы медведь разорвал меня, если бы ягуар растерзал, никто не пожалел бы обо мне, никто бы обо мне не поплакал!
– Как, виконт, разве у вас нет в Европе родных, друзей, с нетерпением ожидающих вашего возвращения?
– Родных?.. В самом деле, в одной отдаленной провинции есть родственники по материнской линии, которые были бы не прочь получить после меня наследство, если бы я оставил его, но которые не признали бы меня за родного, если бы я явился к ним бедный и в лохмотьях. Друзья?.. Да, в эту минуту на Итальянском бульваре в Париже, может быть, найдется несколько добрых малых, которые дадут луидор, если я попрошу у них, чтобы не умереть от голода, с условием, однако, что я не подвергну их щедрость повторному испытанию такого же рода… Да, конечно, у меня есть друзья, и я побьюсь об заклад, что им случается иногда говорить, дымя сигарой: «А что сделалось с этим бедным Мартиньи?» –