– Царя Петра, Петра! – пылко воскликнул Франц Лефорт, вскакивая со своего места. – Долой правительницу, к черту в ад женщину!..
Он не успел еще докончить, как кругом все задвигались, зашумели, заговорили.
– Петра, царя Петра! Долой правительницу! – только и слышалось в течение нескольких мгновений.
Гордон сделал рукой повелительный жест и, когда шум и крики смолкли, спросил:
– Это, господа, ваше решение?
– Единогласное! – последовал общий ответ.
– Смотрите же, я не насиловал вашей совести, ваших убеждений, вы были вполне свободны в своем решении.
– Да, да… Вполне!
– Кому вы поручаете вести все это дело? Помните, что вы должны будете беспрекословно повиноваться своему избраннику.
– Вам, вам, Гордон! Вы опытны в ратном деле, – раздались опять крики, – вы знаете всех бояр, вас знают в московских войсках, вы лучше всех осведомлены, что делается во дворцах… Гордон, Гордон…
– Благодарю вас за доверие и принимаю ваше поручение, господа, – поклонился Гордон собравшимся. – Можете верить, что я приложу все силы, чтобы выполнить ваш план во всем его объеме, но вы все должны помогать мне. Главное, молодой царь… Пусть он станет своим между нами… Принесите общему святому делу тяжелые жертвы, отрешитесь, если будет нужно, от самолюбия. Узы дружбы и благодарности спаяйте пламенем любви, и тогда наша победа будет несомненна.
– Не бойтесь за нас, Гордон, – подошел к нему Лефорт, – вы указали нам путь, и мы не сойдем с него.
– Верю, – пожал протянутую им руку старый шотландец, – верю всем! Господа, великий долг должен быть исполнен до конца, – говоря так, он отер слезы, навернувшиеся на его глаза, и докончил: – Этого ждет от вас Европа. Со всех сторон к нему протянулись для прощального пожатия руки. Участники собрания быстро расходились; последним подошел к Гордону пастор.
– Я понял вас, – проговорил он, и его глаза так и загорелись, – вы выступаете на свершение великого подвига, и на этом пути я до своего конца пойду вместе с вами.
– И мы победим! – воскликнул Гордон.
– И ради этого подвига, – не слушая его, продолжал пастор, – я принесу величайшую в моем положении жертву: я совершу грех, который лишит мою душу вечного спасения…
– О чем вы говорите, преподобный отец? – встревожился Гордон, подумавший, что