Одиночная палата. Меня попросили подождать пока здесь. Иногда, хоть и крайне редко, можно было слышать крики людей, невыносимо страдающих в одиночных палатах. Доктор сказал, что неизлечимо больных нет. Показывал карты тех, кому удалось помочь. Пришлось поверить. Рентген показал, насколько мы все бессердечные, другие тесты были менее объективны. Врач предположил, что у меня просто шизофрения, но сказал об этом только родителям, те не стали скрывать. Для них мое пребывание здесь – страшный удар. Ничего так не пугает далеких от психиатрии людей, как сумасшествие. Это – одна большая загадка, тьма, в которой нет ни одного проблеска света. Все душевнобольные кажутся неизлечимыми, сами заболевания безумно страшными и опасными, а клиники и диспансеры – камерами пыток. На деле все иначе, конечно, но все-таки тяжело. Лично мне заведующий отделением, довольно пожилой доктор, по секрету от моего лечащего врача сказал, что верит моим словам и предположил, что я болен чрезвычайно редким умственным расстройством, блокирующим внешность какого-то конкретного человека; сказал, что это требует исследования в случае подтверждения моих слов, в чем он не сомневается ни секунды. По глазам этого доктора можно высмотреть смесь сочувствия с ноткой восторга, ведь еще никогда в его практике не было подобных случаев. Заинтересовались и другие доктора, парочка даже успела приехать в течение этого же дня, задавали общие вопросы, один без стеснения воскликнул «Поразительно!». Конечно, я теперь всего лишь игрушка для их ума, ходячая загадка, которую обязательно необходимо разгадать, а можно еще и попутно меня вылечить, но это уже как пойдет. Хотя в своего заведующего отделением я верю, он здесь самый добрый. Обсуждение моей проблемы врачами пришло к тому, что мне необходимо устроить очную ставку с этой Аллой, чтобы наглядно посмотреть на недуг. С ней связались, она энергично и участливо согласилась.
Мы сидели в кабинете заведующего, рядом расположились все местные психиатры, я сидел на офисном кресле прямо напротив двери, остальные смотрели из-за спины. Та самая однокурсница приехала и уже шла по коридору прямо к кабинету. Я четко слышал звук каблуков, страшно меня пугавший. Сейчас должно все решиться – либо у меня банальная шизофрения и придётся здесь остаться лечиться, либо у меня то самое редчайшее расстройство, ни разу еще не зафиксированное, и тогда меня могут отправить на исследования за границу; но заведующий отделением заверил, что я имею право отказаться от исследований, так как мой недуг не опасен ни для меня, ни для остальных. Но слабо вериться, что получится просто уехать отсюда домой.
Шаги максимально приблизились, и дверь стала открываться.
В открывшуюся дверь вошла девушка, будто сошедшая с экрана героиня фильма «Амели», по крайней мере так показалось на том расстоянии, на каком я впервые ее увидел. Глаза немного чесались после сна, а само состояние можно было сравнить с пробуждением после комы. Конечно, я не знаю точно, какого это, но других сравнений в голову не пришло, а, как известно, этого вполне достаточно. Итак, шок еще не успел подойди окончательно,