К своему ужасу Алёша понял, что это Софьино письмо, которое он так и не вручил её чванли́вому папаше.
– Дай сюда – это личное!
– А ну-ка… – светловолосый протянул руку, но чернявый оттолкнул её и прочитал вслух:
– «Д. Г. Потанину, лично в руки». Ух ты, вот так птицу мы поймали, – мужчина разорвал конверт и быстро просмотрел содержимое письма. – Знаешь, Миша, кто этот парнишка? Будущий Потанинский зять. Это письмо от дочери, где она рекомендует папеньке своего жениха. Значит ты, мил человек, свататься к нам приехал? И не к кому-нибудь, а к самому Даниле Георгиевичу? Ну и ну. – Чернявый передёрнул затвор обреза. – Нельзя их отпускать. Ну что, прямо здесь завалим, или в лесок сведём?
Фролка снова заголосил, подполз на коленках к чернявому и обхватил его за ноги.
– Побойся бога, мил человек! А меня-то за что! Я ж так, подвёз его просто. За целковый. Семья у меня: жена, дети малые. Не губи, молчать буду как рыба, ни слова не скажу, – Фролка быстро-быстро крестился.
Чернявый ударил мужичка коленом в лицо и навёл на него обрез.
– Погоди, Семён, – остановил приятеля светловолосый. – Не надо здесь шуметь. Тут деревня недалеко, мало ли кто по этим кустам может шарить. Кончить их мы всегда успеем, а лишний шум нам ни к чему. Да и не одни мы. – Он оглядел быстрым взглядом повозки. Большинство возниц делали вид, что смотрят в другую сторону, но были и такие, кто глазел на творившееся в овражке с интересом и без особого страха.
– Я за своих людишек ручаюсь, болтать не станут, – сказал чернявый и достал из-за голенища сапога финский нож. – А если шуму лишнего опасаешься, можно и по-тихому.
Алёша чувствовал, как сердце выпрыгивает из груди. Вот так и съездил за благословением, просватал любимую. Да неужели всё это происходит на самом деле. Фролка валялся на грязном подтаявшем снегу, из его носа хлестала кровь. Бедолага стонал и ревел навзрыд, по-бабьи, чернявый подскочил и ухватил Фролку за ворот.
– Стоять! Не тронь его, негодяй! – заорал Алёша.
В этот момент светловолосый ударил Лёшу снова, потом ещё и ещё. Теперь он бил без перчатки, голова Алёши дёргалась, точно мячик. Слёзы и кровь смешались на щеках. Было больно, но Алёшку душила не боль, а обида.
Когда светловолосый остановился, чернявый хохотнул.
– Зачем было так мордовать? Чтобы труп не опознали?
– Сказал же, не будем их убивать, пусть Юргис решает, как с ними быть. Потанинский зять – это тебе не мужик-голодранец с Алфёрьевки или Корчухи, за него и выторговать что-то можно будет, если вдруг что пойдёт не так.
– У нас всё пойдёт так… так, как надо… пойдёт, как по маслу. Уж я тебе в этом ручаюсь.
– Сказал, не будем убивать, – значит, не будем!
Чернявый сжал кулаки, но, при этом, вдруг улыбнулся.
– Чересчур ты у нас рассудительный, Михайло Григорич. Ладно… убедил, пусть пока живут. У нас ведь ты за безопасность