Меня удивило, что Валерка не поддержал мою апелляцию. Он всегда называл младшего брата «самураем» и ненавидел за врождённую подлость. Скоро они тихо смылись домой… Винтовку баба Нюра мне так никогда и не отдала. Через день из-под сенок куда-то пропал раненый птенец…
Бессмыслица взрослых доминирует над бессмыслицей детей. Тётя Эля всю жизнь считала, что я «выстрелил Маруське в шею», и гордилась, что замяла этот скандал своими уговорами, тётя Маруся хотела идти в милицию. Правда, она той же ночью прибежала к бабе Нюре ночевать. Её гонял пьяный муж. Всегда приличный дядя Витя напился, вернулся домой поздно и стал буянить. Это был какой-то не её день…
Когда «правильно и красиво» разошлись, дискурс – нелогичный и лживый – становится истиной в последней инстанции. «Правильно и красиво» – это этическое и эстетическое в привычных терминах. Этика, вообще, – ложь о внутреннем, а эстетика – ложь о внешнем. Всё, что мы говорим, – ложь. Это не зависит от желания сказать правду. Сказали, что что-то сделаем, даже верили, что сделаем, но делать не стали или не получилось. Значит, – ложь. Правда – то, что мы сделали. Истина – правда и ложь вместе, пропорция между сказанным и сделанным. Истина конкретна.
С этим и Гегель бы согласился, который соотносил истину с логикой. «Логика…, имеющая своим принципом чистое знание, не абстрактное, а конкретное, живое единство, полученное благодаря тому, что противоположность между сознанием о некоем субъективно для себя сущем и сознанием о некоем втором таком же сущем – о некоем объективном, – знают, как преодоленную в этом единстве, знают бытие как чистое понятие в самом себе, а чистое понятие – как истинное бытие». Немного запутано, но слово «конкретное» и «истинное» написаны рядом.
Наша речевая деятельность проясняет смыслы, ценности и мечты. Она не отражает реальность, а представляет её. В том числе, и преобразует. Дискурс возникает, когда две лжи сходятся, он подразумевается в происходящем. Но к истине это никакого отношения не имеет. Этическое и эстетическое работают совместно и молча. По идее, если они расходятся, то уже не работают, но, на самом деле, именно в этот момент у дискурса возникает голос. И дискурс «заголосил», когда тётя Маруся получила пулю в шею.
Этике, по идее, не важно, о ком заботиться, о новорожденных детях или умирающих родителях. Но усилия, вложенные в детей, не пропадают даром: они начинают ходить, говорить… Усилия приносят плоды. Дети заставляют собой любоваться. Усилия, вложенные в умирающих родителей, рассыпаются вместе с родителями. Эстетического чувства умирающие люди не вызывают, чувство выполненного долга тоже, как чаша с трещиной, остаётся пустым. Но дискурс выглядит только голосистей, когда этическое