– Ты – молодец, – улыбнулась ты.
– Почему?
– Ни почему. Пойдём?
* * *
Она жила в большом и скучном городе на востоке, где зимой стояли полярные морозы, а хлёсткие вьюги дочиста вылизывали пустые улицы.
В детстве ей нравилось бороться с жестоким, сбивающим с ног северным ветром, несущим миллионы ледяных игл, коловших лицо. Маленькая и нелепая в своей мохнатой чёрной шубке из чебурашки, она в одиночку шла против него, наклоняясь к замёрзшей земле. Крошечный подвиг в большом загадочном мире. А потом было здорово придти домой небольшим сугробом, долго и безуспешно чистить одежду, оставляя в подъезде тёмные лужицы воды, тереть онемевшие щёки колючими варежками, прищурившись, смотреть на лампу, сквозь ресницы, усыпанные бриллиантами растаявших снежинок. Затем, в тёплой кухне, на покрытом цветастой скатертью столе у раскалённой батареи, её ждал горячий ароматный чай с тягучим мёдом и колкими сушками. За решёткой вентиляции завывал ветер, в окно билась вьюга – она представляла себя в старой немецкой сказке.
Ещё лучше, если возвращаться можно не домой, а к бабушке. Она и дед жили недалеко, через пару узких улиц и заснеженный двор, в однокомнатной квартире с маленькой кухней. Шкафы, кровать, кресло, посуда – абсолютно всё здесь было из времён, ушедших так давно, что как будто их и не было. В этом доме не было ни одной книги моложе двадцати лет. Даже запахи, витавшие здесь, больше нигде не встречались, словно мир вокруг изменился, забыв о двух стариках. Дед, огромный и крепкий, нацепив на нос роговые очки, обычно вязал бесконечную рыбацкую сеть, сидя в белой майке и трико на стуле у балконной двери. Когда приходила любимая внучка, он бросал своё мистическое занятие, сильными руками поднимал её в воздух, прижимал к своей нестерпимо колючей щеке. Эта боль от щетины стала почему-то одним из самых сильных воспоминаний о нём, очень личным и тёплым.
Однако, долго возиться с детьми он не любил, вскоре вновь возвращался к своему плетению. Сети у него получались хорошие, прочные, ими ловили рыбу ещё очень долго.
Бабушка первым делом кормила её ужином, была ли та голодна или нет. Этот ритуал был настолько свят, что нарушить его не смогла бы даже внезапно начавшаяся термоядерная война, ожидаемая в те времена с минуты на минуту. Никаких изысков, никакого седла косули в белом вине, но сейчас многое можно было бы отдать за ту картошку с отварной треской, приправленной пахучим маслом и луковой стружкой. Бабушка, маленькая и ловкая женщина, умевшая делать десятки дел одновременно, рассказывала ей разные бывальщины, пела песни, читала стихи. Она не принадлежала высшему обществу, её университеты – 8 классов сельской вечерней школы и семьдесят лет жизни, вместившей в себя три войны, две социальных революции и бессчётное количество научно-технических прорывов. По её рассказам можно снимать кино.
– В 1916 году её старший брат, с которым они, после смерти родителей, как могли, тянули хозяйство, полюбил молоденькую дочь мельника. Та ответила взаимностью, старый весёлый мельник не возражал (он вообще был изрядный вольнодумец и почитывал всякое), они сыграли свадьбу, нарожали детей. Всё вполне