– Чего орешь, толстяк, – сказал он спокойным голосом. – Бездомного испугался?
– Я.…э- э-э…, – мне показалось, что я потерял дар речи.
– Мужик, вали отсюда, – Бобби пнул пьяницу в рваной одежде. Тот растянулся и лежал на полу, пытаясь встать. Мое воображение эту сцену превратило в кошмар. Это был просто какой-то бездомный алкаш. Запитое бородатое лицо и шапка набекрень. В руке бутылка спиртного. В комнате, откуда он появился, лежал драный матрас.
Бобби опять повторил бездомному, что бы тот проваливал. Бездомный облокотился на поручни лестницы, что-то промычал и обиженно побрел вниз, едва передвигая ноги. Он бормотал себе что-то под нос, но я так ни слова не разобрал. Я стоял как статуя. Чувство страха все еще не покидало мое тело. Ноги стали тяжелыми, неподъёмными.
– Там внизу дыра, он там и пролез сюда, алкаш чертов. Ты белый, будто покойника увидел. Ау! Крейсер вызывает толстяка, прием!
– Завязывай, – пришел в себя я, – он меня напугал до чертиков.
– Нашел че-нить? Тут столько всего, там внизу есть чем поживиться, видел, да?
– Ты говоришь, как вор.
– Не, у меня все есть. Ну, кроме свежих выпусков комиксов. Не думаю, что старуха их читала. Да и девчонка. Девчонки по другим глянцевым журналам тащатся, помадки там, туши всякие.
– Спасибо, что пришел, Бобби. Мне, по-честному скажу, этот дом не нравится. Здесь аура такая, так и веет смертью.
– Аура? Бомжей она, смотрю, вообще не колышет, – засмеялся друг. – Идем.
Он взял керосиновую лампу из комнаты, сказал, что заберет ее домой как трофей. Мне вручил фонарик. Потом пнул куклу в комнате так, что она вылетела из помещения и спикировала вниз туда, где заканчивалась лестница.
– Картины жуть, – сказал я, когда свет выхватил стену справа. Бобби даже не обернулся, он вприпрыжку сбегал по лестнице, шумно топая. На одной из картин я заметил краем глаза, что пропало изображение самоубийцы, распластавшегося на земле. Он словно выбрался из картины. Или его там изначально и не было вовсе?
– Идиот, – тихо выкрикнул я вслед другу, наблюдая, что он чудит.
– Не дрейфь, старик! – отозвался он и пропал внизу. Я спустился к длинному как баржа столу. Едва не налетел на стул. Светил фонариком в спину другу. Тот уже, оказавшись внизу, пытался жонглировать тарелками, но только поднял в воздух клубы пыли. Да еще и тарелки шмякнулись от его дурачеств.
– Толстяк, смотри, это ты! – нарисовал он пальцем по слою пыли на столе перекошенную мордочку.
– Ты Пикассо, мой друг, – лениво ответил я, – думаешь, бездомный ушел?
– Конечно! К тебе домой, – заржал Бобби.
Мы