Сейчас ни Ивана, ни Петра Ивановича ни впереди, ни сзади не было. Девчата медленно переставляли ноги, мысленно торопя обеденный привал. И, когда привал объявили, Света тоже почувствовала в икрах непривычное для тренированных ног напряжение. Рюкзаки положили один за другим вдоль поднимающейся тропы, и они так сиротливо смотрели на уставших путников, словно опасались, что их здесь так и оставят, бросят на произвол судьбы.
Подъем становился все круче, ноги в резиновых тапочках стали соскальзывать с крупных камней, щебенка под ногами ощутимо врезалась в кожу через тонкую подошву. Света вытащила из рюкзака тяжелые горные ботинки, натянула на влажные носки:
«Лучше на ногах, чем на плечах», – подумала она, и тут появились все трое мужчин отряда. Лица у них были непроницаемо – загадочными, точно они только что просмотрели новый интересный фильм.
– Ну, что, Светик, скучала без меня? Чего ты ботинки натянула? Пейзаж вроде не меняется.
– А у тебя такой вид, как будто вы втроем у соседа ночью грушу обтрясли.
Иван схватил Свету за руку:
– Правда, так заметно? – он притянул ее к себе, задышал в ухо. – Мы форель в реке ловили. За это – бешеные штрафы. Ушли с первым отрядом. Рыба непуганая. Тут же заповедник. Чувствую себя преступником. Зачем, дурак, согласился? Романтика заела. Все, Светик, не отпускай меня от себя, а то в тюрьму сяду, безнадзорный.
Света рассмеялась радостно. В случае чего, отделается штрафом. А если бы неожиданное падение в воду с гряды осыпей, перелом руки или ноги и беспомощность? Здесь одному прыгать неловко, а если тащить носилки?
И вдруг солнце пропало. Черная, с какими-то седыми обрывками на краях, живая нахмурившаяся туча сердито завесила хребет – Малые Балканы. Напротив них, как створки ворот шлюза, стоящие в воде скалы Сергиева Вала – Шах – Гиреевские ворота, заволокло густым, даже не туманом, а дымной водяной завесой. И эта резкая смена солнечного радостного дня нахмуренными недовольными тучами, низко наползающими на вдруг пропавшие, невидимые вершины гор-великанов вокруг и впереди, закончилась снежной метелью.
Сначала посыпалась снежная крупа, потом на плечи упала снежная стружка, словно в тиши и глубине клубящейся в небе непогоды строгали на терке гигантское ледяное яблоко. А потом просто в застывшем послеобеденном сумраке спрятавшегося дня зашелестели крылья медленно наплывающего снежного потока.
Долетая до земли, он таял. Тропинка из голышей потемнела, заблестела вдруг огнями, проснувшись и превратившись в россыпь драгоценных камней, как галька возрождается у моря в соленой воде. Цветущие кустарники, ветви расцветшего над тропой кавказского рододендрона склонились под невесомыми снежными накидками, как в реверансе, перед испугом слетевшей