И запивашка с песнями пошел по деревне…
Начало было веселым, но июльская жара быстро выпарила остатки хмеля и заставила сердце биться так, будто оно вот-вот выпрыгнет из груди.
– Эй, запивашка! – окликнули его соседские мужики. – Яму выгребную вычисти. Браги нальем.
И он полез вниз, чувствуя, как в выгребную яму превращается его душа…
А когда все выгребные ямы были вычищены, мужики, собравшись скопом, вытолкали Сашку за околицу. Вытолкали батогами, брезгуя прикасаться к нему. Вытолкали со смехом. Вытолкали насовсем. И он побрел себе по дороге. Потом свернул в лес. Выбрал дерево и развязал пояс. Смастерил петлю. Накинул на сук. В душе не было ничего, даже обиды.
– Стой-ка!
Сашка медленно повернул голову и увидел Дворяншу.
– Тетенька, ведь ты умерла.
– Умерла-умерла. А только за все угощенья испей чарочку и моего меду.
И старуха, словно совсем живая, протянула ему ковшик.
– Выпей, полегчает. А то вон чего удумал. Рано тебе еще. Пей и поспеши, пока мой дух не выветрился.
Сашка послушно запрокинул голову. Нутро вспыхнуло и разгорелось с новой силой.
– Спасибо, те…
Но Дворянши уже и след простыл. Тогда Сашка вышел на дорогу и поворотил к деревне.
– Эй, нечистый, куды тебя принесло! – оклинул его у околицы старик Никифор, который мучался от неловкости, что стал невольной причиной Сашкиной медленной погибели. – Прибьют мужики. Уходи скорей.
– Хорошо, дедушка, – кивнул Сашка. – Только своих навещу.
– Да и не твои они теперь, – стал было возражать Никифор, но махнул рукой – мол, все равно пропадать парню.
И Сашка пошел к своим.
Потом оглянулся и посмотрел на старика через левое плечо.
Никифор схватился за грудь, упал на дорогу и захрипел.
– Дедушко! Дедо! – со всех ног бежали к нему деревенские ребятишки…
Дольше всех полз отец. Но и криворотого скрутило на пороге поскотины.
Тем временем Сашка запряг лошадь в телегу, пытливо оглядел клячу и повозку со всех сторон, покачал головой.
– Ну ничего. Сгодится на перво время. Нно. Ступай, холера…
Через сутки он вез первых пассажиров.
– Что полыхало? – кивнул Сашка на восток.
– Русь, – ответил хмурый пожилой мужик. – Мор тама. Вот и пожгли соседи. Гибло место.
– А народ?
– И народ.
– Всех?
– Знамо всех, – ответил второй попутчик, сын мужика. – Ни полотна, ни образа. Уж соседи старались…
На дорогах был толстый слой обледеневшего снега, укатанного широкими полозьями дровней, но полозья саней были немного у́же, кроме того, под них приделывали железные полосы, которые называли тормозами. Они действительно тормозили и не давали саням раскатываться, если дорога имела поперечный уклон, или на поворотах при быстрой езде. Но и слой обледенелого снега сани разрезали до самой земли. Полозья саней утопали в снегу, и сами сани ползали на брюхе.
По