«Дворники» описывали дуги по ветровому стеклу, но из-за слез, застилавших глаза, Алан видел только потоки дождевых струй. Теперь они стояли перед домом; в садике у крыльца поздние розы, которые так и не успели отцвести, клонились под тяжестью дождевой воды. Это были розы Сары; она поливала их, ухаживала за ними… и она никогда не увидит их. Она вообще больше никогда не увидит цветов.
Она ушла.
Мертва.
И не вернется. Никогда.
Всего пять часов, но уже начало смеркаться. Редкие пятна травы выглядели запущенными и заброшенными; кое-где среди них были вкопаны саженцы вишни, привязанные к кольям. Все окна были темны. Нигде не было ни проблеска света. Сара всегда внушала ему, как важно оставлять свет, когда ты уходишь из дому. Она вообще была практичной, куда более практичной, чем он. Она все покупала, оплачивала счета, следила за их банковским балансом и могла все организовать, когда они превышали его. Алан посмотрел на их дом. Ему едва исполнился год – уютный, современный, недавно обставленный. Сара выбирала расцветку, портьеры, мебель, кухонную утварь. Это ее стараниями дом был теплый и веселый – а теперь он выглядел темным и заброшенным. И пустым.
Господи, каким пустым он выглядит.
Алан повернулся к тестю:
– Вы пойдете со мной? Думаю, мне не под силу оказаться там одному.
– Конечно, конечно, – тихо сказал Губерт Уэнтуорт, выключая двигатель и ставя машину на ручной тормоз. Он откинулся на спинку сиденья. После хлопот этого дня он был измотан и с трудом сделал глубокий вдох. – Ты… мм… можешь остаться со мной, если хочешь.
Алан покачал головой:
– Спасибо… мне надо… надо… – У него пропал голос. Ему надо было остаться наедине со своей печалью, но он со страхом посмотрел на дом, словно там его ждала пучина.
Лучше они вместе войдут туда. Он всюду включит освещение и тепло. Его охватила легкая паника, потому что он оказался не в состоянии четко представить себе Сару; ее образ продолжал ускользать из памяти, и он мог вспоминать ее только по частям: густоту волос, рисунок рта, цвет ее обнаженных плеч; для него даже оказалось проблемой вспомнить ее голос, вспомнить, как она называла его по имени… остались только отрывки слов. Она существовала для него лишь в виде отдельных фрагментов, как куски разбитой вазы на полу.
Он вытащил из кармана скомканный носовой платок, вытер глаза и высморкался. «О Господи, Боже милостивый, благослови мою дорогую Сару и дай мне силы все выдержать», – молча взмолился он.
Тесть резким щелчком расстегнул свой ремень безопасности и медленно извлек из машины грузное тело. Алан был благодарен за общество этого любезного журналиста, ибо он знал, какая печаль терзает и Губерта