Молли, я думаю, понимала лишь то, что она доказывает их неправоту по поводу своей беременности и того, с каким ехидством они игнорировали ее настойчивые просьбы приготовить детскую. Моя жена выглядела царственной, словно королева, пока они приближались, чтобы посмотреть на маленький сверток, который она держала с такой заботой. Повариха, не растерявшись, улыбнулась «милой крошке». Но Майлд пока была не столь искусна в вежливом лицемерии.
– Она такая маленькая! – воскликнула дочь поварихи. – Как кукла! И бледная, точно молоко! Такие голубые глаза! Она слепая?
– Разумеется, нет, – ответила Молли, с обожанием глядя на свое дитя.
Повариха шлепнула дочь и прошипела:
– Веди себя прилично!
– Моя мать была светловолосая. С голубыми глазами, – заверил я.
– Что ж, тогда понятно, – ответила Натмег с необыкновенным облегчением. Она сделала реверанс перед Молли. – Ну, госпожа, речная рыба или соленая треска? Насколько я знаю, сразу после родов женщине очень полезна рыба.
– Речную рыбу, пожалуйста, – ответила Молли, и, решив этот крайне важный вопрос, повариха быстренько удалилась из комнаты вместе с дочкой.
Едва Натмег успела вернуться к своим обязанностям, как объявились две горничные с вопросом, нужно ли ребенку или матери свежее белье. У каждой в руках было по стопке, и они едва не сбили меня с ног на моем сторожевом посту у двери, настаивая на своем: «Ну, если не сейчас, то скоро, потому что всем известно, как быстро младенец пачкает колыбель».
И опять я оказался свидетелем ошеломительного зрелища: женщины, с трудом оправившись от потрясения, начали восхищаться моей дочерью. Молли как будто ничего не замечала, но все мои инстинкты предупреждали об опасности. Что ж, известно, как обращаются